В начале нового столетия решительно изменилось отношение человека к окружающему миру. Широкий круг людей был втянут в политическое и культурное строительство и стал или свидетелем или участником ломки и созидания. Множество новых явлений должно было быть осмыслено, познано. Искусство, в свою очередь, стремилось с наибольшей ясностью передать действительность, будь то образы современников или важные события.
Примером связи искусства с жизнью России тех лет служат гравюры. Они представлены оформлением и иллюстрациями книг и самостоятельными, почти станковыми листами. В них преобладали батальные сюжеты и городской пейзаж, порожденные военными событиями и строительством Петербурга. Петр I вызвал в Россию граверов (преимущественно из Голландии). В их числе были Адриан Шхонебек (или Схонебек, 1661—1705; в Москве с 1698 по 1705) и сопровождавший Петра в походах Питер Пикарт (1668/9—1737; работал в Москве и Петербурге с 1702 по 1727).
Крупнейшим гравером начала XVIII века был воспитанник Оружейной палаты, а затем ученик Шхонебека Алексей Федорович Зубов (1682/3 — после 1749), использовавший главным образом смешанную технику (офорт с резцом).
В 1716 году Алексей Зубов исполнил необычайную по сложности и величине (на восьми объединенных вместе листах) «Панораму Петербурга» (ил. 130), удачно передав в ней обширность и оживленность молодой столицы. В другой гравюре запечатлено триумфальное возвращение в Петербург русского флота, ведущего плененные в сражении шведские корабли («Гангутский триумф», 1714). Ряд гравюр посвящен торжественным актам и увеселениям петровского времени, в частности свадьбе Петра I и Екатерины Алексеевны. Своих современников (прежде всего Петра I и его жену) Зубов изобразил в портретных гравюрах, сделанных с оригиналов других мастеров.
Для этого художника характерно стремление показать новое, появляющееся и утверждающееся, свидетельствующее об изменениях в общественной и частной жизни России. Зубов хотел быть возможно более точным. Владея средствами линейного перспективного построения (и выбирая условную высокую точку зрения), он внимательно передавал особенности зданий и садов, умел, например, развернуть глубокую и широкую панораму Васильевского острова и северных окраин Петербурга позади нарядного здания дворца Меншикова («Гангутский триумф»). Гравюры Зубова четки и содержательны. В них воплощена тяга художника к наибольшей наглядности и жизненной конкретности изображения. Ряд мотивов дает представление о быте столицы в начале века.
Старший брат Алексея Зубова — Иван Федорович Зубов (1675/7 — 1744) работал в Москве. Лучшая из его гравюр «Вид Измайлова» (1727—1729) — царской усадьбы под Москвой.
Главным центром гравирования в начале была Оружейная палата, а с 1711 года — Санкт-Петербургская типография. Именно при ней работал Алексей Зубов, а также талантливый Алексей Иванович Ростовцев, исполнивший в 1720—1722 годах сюиту фейерверков, а в 1715 году по собственному рисунку — гравюру «Осада Выборга». При типографии существовала рисовальная школа, в которой молодых художников учили «по правилам и по всем отраслям искусства». Эта школа в некоторых документах уже называлась Академией.
Типография и школа при ней просуществовали до 1727 года.
Особо значительным явлением а русском искусстве начала XVIII века была портретная живопись. Она не только получила в эти годы быстрое развитие, но и достигла замечательных успехов, в основе которых лежал свойственный эпохе повышенный интерес к деятельной человеческой личности.
Первые шаги русской портретной живописи на рубеже XVII и XVIII веков показали, что восходящий к прошлому столетию творческий метод, связанный с парсуной, быстро становится архаичным. Передовые художники искали новые пути к созданию более глубокого и жизненно верного образа человека.
Одним из наиболее показательных примеров сочетания условных форм парсуны с усиливающимися реалистическими исканиями служит портрет Якова Тургенева (ГРМ, ил. 121) работы неизвестного мастера 1690-х годов. Характерными для парсуны особенностями являются плоскостность и застылость. Хотя мастер наметил свет и тени на одежде портретируемого, фигура лишена объемности. Локти Тургенева нарочито раздвинуты и находятся с фигурой в одной плоскости, трость не лежит на плече, а кажется прислоненной к холсту. Красный и зеленый цвета даны один рядом с другим без какого-либо взаимодействия между собой. Художник не передает световоздушной среды. Именно эти условности идут от парсуны.
Однако лицо Тургенева написано значительно конкретнее, с большим вниманием к облику модели. Автор подчеркнул характерное: усталые глаза в глубоких впадинах, крупный нос, проседь в коротко подстриженной бороде. Но, останавливаясь на этих признаках внешности, живописец не в состоянии еще был передать внутреннюю жизнь человека, показать его мыслящим и чувствующим. Портрет Якова Тургенева не исключение; наоборот, он характеризует собой целую группу аналогичных произведений.
В начале XVIII века традиции парсуны сказывались в ранних работах даже такого крупного портретиста, как Иван Никитин. Подобно его младшему современнику — Андрею Матвееву, он был петровским пенсионером. В числе других «молодых людей российской нации» они были отправлены на некоторое время: Никитин — в Италию, Матвеев — в Голландию. Однако еще до этого оба художника достигли на родине определенных успехов в области портрета. К сожалению, в настоящее время известна только часть их произведений.
Сохранившиеся работы Ивана Никитича Никитина (середина 1680-х — не ранее 1742) позволяют ясно представить, каким
самостоятельным и значительным художником он был.
Никитин родился семье московского священника. Уже в юношеские годы он обучился «счетной мудрости» и латыни, начал заниматься живописью и рисунком (возможно, в Оружейной палате под руководством Шхонебека). Молодым человеком Никитин преподавал арифметику и рисование «в артиллерией школе» в Москве. Петр I, узнав о его способностях, велел ему брать уроки живописи и рисунка.
Один из ранних портретов, изображающий, возможно, племянницу Петра I, Прасковью Иоанновну (1714, ГРМ), в некоторых отношениях напоминает портрет Якова Тургенева. И в том и другом — условная передача световоздушной среды, приблизительность представлений об анатомии человека, раздельно положенные цветовые пятна. Однако, переходя к изображению лица, Никитин удаляется от старых традиций. Чувствуется, что написать лицо портретируемого было для него особо важной и увлекательной задачей. Он стремился передать не только внешнее сходство, но также и внутреннюю жизнь.
Близок и портрету Прасковьи Иоанновны ряд других никитинских работ первой половины 10-х годов — приписываемый ему портрет царицы Прасковьи Федоровны, матери Прасковьи Иоанновны (Загорский государственный историко-художественный музей-заповедник), портреты любимой сестры Петра I царевны Натальи Алексеевны (до 1716, ГТГ, ГРМ), казака в красном кафтане (1715, не сохранился).
Подобные портреты давали основание Петру I оценить Никитина, увидеть в нем выражение высокой одаренности русских людей. Встретив в 1716 году Никитина, отправляющегося по его приказанию за границу, Петр написал Екатерине I, чтобы она поручила художнику при проезде через Берлин исполнить портреты прусского короля «…и прочих, кого захочешь… дабы знали, что есть и из нашего народа добрые мастеры». Позже Петр подарил живописцу дом недалеко от Зимнего дворца, наименовал «гофмалером персонных дел».
Произведения, созданные Никитиным по возвращении из Италии, более совершенны в техническом отношении, во владении средствами масляной живописи, но главные особенности их содержания вытекают из тех начал, которые уже были в портретах, написанных до заграничной поездки.
К началу 20-х годов относится портрет Петра I (в круге, ГРМ, ил. 124). Петр охарактеризован здесь более глубоко и содержательно, чем в изображениях других художников. В небольшом по размеру портрете господствует лицо, сильно освещенное и энергично вылепленное в контрастах света и теней; тускло блестящие стальные латы полководца, наоборот, едва различимы во мраке фона. Нет даже намека на аллегорические мотивы, столь частые в искусстве того времени. В облике Петра запечатлены и внутренняя сила государственного деятеля, и душевная сложность, и волевая напряженность незаурядного человека.
В марте 1726 года Никитин писал портрет девятнадцатилетнего С. Г. Строганова (ГРМ, ил. 125). Юноша показан в живом движении, его лицо одухотворено, глаза смотрят заинтересованно. Правдиво и ясно охарактеризован молодой придворный, вышедший из семьи энергичных промышленников XVII—XVIII веков. Свободно владея средствами трактовки образа человека, Никитин выделил светом прежде всего лицо, погрузив фигуру в легкий полумрак. Золотисто-коричневые, то холодные, то теплые тона портрета образуют тонкое и красивое колористическое единство.
По-видимому, позднее, но тоже в 20-х годах, написаны портрет канцлера Российской империи Г. И. Головкина и портрет напольного гетмана.
В портрете Г. И. Головкина (ГТГ, ил. 123), приписываемом Никитину с большим основанием, изображен видный государственный деятель и дипломат. Сложный и многоплановый Образ вполне отвечает представлению о Головкине как об энергичном и талантливом человеке.
Совсем другое свойственно портрету напольного гетмана (ГРМ, ил. 122). Никитин ясно показал в нем мужественного и волевого человека. Это воин, проведший значительную часть жизни в походах, готовый к встрече с опасностями и вместе с тем уставший от битв и житейских невзгод. Никитин изобразил светлый, незагоревший лоб гетмана, бурые от загара щеки, воспаленные веки, даже складки старческой кожи, свисающей с подбородка к шее, видной в распахнутом вороте одежды. Пронизанная светом, свободная и энергичная живопись создает ощущение достоверности изображенного и принадлежит к высшим достижениям Никитина.
Иные стороны дарования художника отразились в небольшом портрете царевны Анны Петровны (не позднее 1716, ГТГ), отличающемся утонченностью композиции и колорита — серебристо-розового и голубого. В рамках заданной парадности автор сумел живо показать девочку-подростка, миловидную и трогательную.
В своих зрелых работах Никитин свободно применяет богатые средства живописного выражения. С тонким мастерством использует он отношения света, теней, рефлексы. Жизненная убедительность его портретов непосредственно связана с применением сильных, насыщенных цветовых пятен, хорошо сгармони- рованных в общем колорите произведения; мазок ложится уверенно и точно, подчас непринужденно широко, подчас тонко детализируя формы.
К лучшим работам Никитина принадлежит портрет Петра I на смертном ложе (1725, ГРМ). Блестящее владение живописной техникой дало возможность мастеру, связанному, по-видимому, очень коротким сроком, не ограничиться общей фиксацией события, а передать настроение торжественности и глубокой печали.
Никитин показал разных людей петровской поры, выявив основные черты их характеров. В портретах современников он передал образ самой этой бурной эпохи.
Выдающимся живописцем был Андрей Матвеев (между 1701 и 1704—1739).
В предложенных Матвееву в 1730 году проверочных испытаниях в связи со службой в архитектурном ведомстве (в Канцелярии от строений) он с честью доказал свое прево работать над портретами и сложными композициями; «…как в рисунках, так и в письме красками гисторий и персон силу знает совершенно» — таков был отзыв о Матвееве архитекторов Земцова и Трезини.
Крупные работы Матвеева (росписи дворцов, церквей и декоративное убранство ряда сооружений) не сохранились. Из нескольких известных теперь портретов наиболее выразителен автопортрет с женой (1729?, ГРМ, ил. 129). Единство произведения достигнуто и композиционными средствами и раскрытием внутренней близости обоих персонажей, их дружелюбия, ласковой внимательности. Лирическая одухотворенность автопортрета отличает его от нередко суровых произведений Никитина. Вместе с тем обоих мастеров сближает стремление конкретно и живо передать реальный облик модели. Матвеев показал себя в портрете человеком с простым и оживленным лицом, со смелым выражением черных глаз, сохранив свежесть характеристики. Хорошо видна свобода владения кистью, живописной лепкой объемов в воздушной среде.
В 1728 году Матвеев написал парные портреты супругов Голицыных (частное собрание). Изображенная в одном из них А. П. Голицына происходила из старинного боярского рода, была княгиней и статс-дамой и вместе с тем «князь-игуменьей» петровского «Всешутейшего собора» и «шутихой» Екатерины I. Художник охарактеризовал ее метко и резко, правдиво передав болезненно-одутловатое лицо с высокомерным обиженным выражением (ил. 128).
Матвеев в 30-х года» стал одним из ведущих мастеров русского искусстве. Он работал над крупными и ответственными заказами, выступал экспертом при оценке художественных работ, был руководителем живописной команды Канцелярии от строений.
Никитин и Матвеев — далеко не единственные русские живописцы начала XVIII века.
Портретной живописью занимался брат Ивана Никитина Роман Никитин (1691 — не позднее 1753). Известен его портрет М. Я. Строгановой (между 1721 и 1724, ГРМ).
Видным портретистом был Иван Адольский Большой, умерший не ранее 1750 года (портреты Петра I — «Азовский», не сохранился, и Екатерины I с арапчонком, 1725/6, ГРМ); в число известных мастеров входил и Григорий Адольский, умерший не ранее 1725 года.
В первой половине XVIII века в России работало много иностранных художников. Некоторые из них играли немалую роль в художественной жизни России. К ним в первую очередь относятся те, кто надолго связал свою жизнь с русской художественной культурой.
Среди живописцев, вызванных Петром I из-за границы, наиболее видное место в России занимали Иоганн-Готфрид Таннауер (1680—1737 или 1733), Луи Каравак (1684—1754).
Таннауер, саксонец родом, учившийся в Венеции, с 1711 года и до конца жизни проработал в России, исполнив здесь многочисленные портреты: Петра I, царевича Алексея, Меншикова и других. Одно из лучших его произведений — портрет дипломата графа П. А. Толстого (1719, Государственный музей Л. Н. Толстого, ил. 126), отличающийся цельностью живописного решения и острой индивидуальной характеристикой модели.
Каравак, живший в России с 1716 по 1754 год, занимался самой разнообразной работой — от писания портретов и создания эскизов настенных росписей вплоть до художественной экспертизы тканей, закупаемых для императрицы. Он написал несколько портретов Петра I, а также его дочерей — Натальи (1722, ил. 127), Анны и Елизаветы (1717, все в ГРМ), а позднее императриц Анны Иоанновны (около 1730, ГТГ) и Елизаветы Петровны (1750, ГРМ).
Портреты Каравака 30-х — 50-х годов в большинстве случаев имеют парадный характер. Неподвижные фигуры Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны в пышных одеждах, мантиях, с атрибутами императорской власти заполняют всю плоскость холста. Это идеализированные изображения, назначение которых — создать величественный образ «самодержицы».
Разнообразна и богата в начале XVIII века портретная миниатюра, в которой находят развитие традиции миниатюр рукописей и книг Древней Руси и росписи на финифти (эмали). Наиболее крупными ее мастерами были Андрей Григорьевич Овсов (около 1678 — умер в 40-х — 50-х годах XVIII века) и Григорий Семенович Мусикийский (1670/1 — после 1739).
Овсов блестяще владел техникой эмали. Созданные им миниатюрные портреты, как и работы Мусикийского, Петр I дарил в знак милости своим приближенным.
Мусикийский исполнил в технике эмали не только отдельные портреты, но и миниатюрные композиции, изобразив Петра с семьей. Очень показателен для эпохи портрет Петpa I, представленного опирающимся на пушку на фоне Невы с кораблями и Петропавловской крепости (1723, ГЭ, ил. 120). Чистые, яркие краски этой миниатюры, четкий и ясный рисунок хорошо передают жизнеутверждающее чувство, с которым Мусикийский обращается к образу Петра и пейзажу молодой столицы.
Развитие русской художественной культуры в рассматриваемую эпоху отмечено достижениями и в области скульптуры. Здесь, как и в других видах искусства, новые художественные взгляды обусловливали отражение действительности в реальных образах, господство светского, а не религиозного начала, активную политическую, просветительную и гуманистическую направленность.
В начале XVIII века особенное распространение получает монументально-декоративная пластика. Часто встречается горельеф, причем такой, в котором допускается сильный отрыв пластических объемов от фона. В тех же случаях, когда мастера создают низкий рельеф (барельеф), они охотно пользуются типом так называемого живописного рельефа, в котором, как в картинах, чередуются планы, передается перспективное сокращение предметов, используются элементы пейзажа. Наиболее плоскостно решаются чисто орнаментальные композиции.
Все это можно видеть на примере скульптурных украшений Дубровицкой церкви (1690—1704) и Меншиковой башни (1701—1707) в Москве, изящной резной декорации кабинета Петра в Большом дворце в Петергофе, исполненной в 1718—1721 годах (ил. 140) Никола Пино (1684—1754, в России работал с 1716 по 1728), барельефов на стенах Летнего дворца в Петербурге (1710—1714), аллегорически отображающих события Северной войны. Их автор — выдающийся немецкий скульптор и зодчий Андреас Шлютер (около 1664—1714) умер всего через полгода после своего приезда в Петербург и, естественно, не успел за этот срок создать ничего большего.
Своеобразным разделом декоративной пластики является резьба деревянных иконостасов, надпрестольных сеней и т. п. Особенно примечательны произведения Ивана Петровича Зарудного (?—1727), занимавшегося, кроме того, живописью и архитектурой.
И. П. Зарудный родился и получил образование на Украине.
В дальнейшем его творчество связано с Москвой, Петербургом и другими городами. Ему принадлежат резные иконостасы для дворца в Ораниенбауме и Преображенского собора в Ревеле, трон и балдахин Петра I в Синодальной палате в Москве, ковчег и балдахин для переноса останков Александра Невского.
Крупнейшая работа И. П. Зарудного — иконостас Петропавловского собора (1722—1726 или 1727, ил. 136). Мастер превратил здесь традиционную иконостасную стену в пышную триумфальную арку, неразрывно связанную с внутренним пространством собора. Иконостас охватывает пилоны и уходит своим завершением в барабан купола. В отделке иконостаса наряду с архитектурными деталями широко применены изображения человеческих фигур, различные декоративные мотивы — драпировки, шнуры, кисти и т. д. Виртуозное владение техникой деревянной резьбы позволило свободно и убедительно передать различие фактур изображаемых предметов. Элементы светского искусства в этом произведении предвещают ту выдающуюся роль, которую в ближайшие годы предстояло сыграть деревянной резьбе в отделке дворцовых зданий.
Очень крупной фигурой в скульптуре первых десятилетий XVIII века в России был Бартоломео-Карло Растрелли (1675?—1744).
Отец знаменитого архитектора, итальянец, получил образование на родине, а затем работал преимущественно во Франции. В Россию Растрелли приехал вместе с сыном в 1716 году. Здесь его деятельность была обширной и разнообразной. Он внес существенный вклад во многие декоративно-монументальные скульптурные работы, в том числе в украшение петергофского Большого каскада. Вместе с талантливым изобретателем и мастером «разных художеств» Андреем Константиновичем Нартовым (1693—1756) он участвовал в создании модели триумфальной колонны, задуманной в духе знаменитой колонны Траяна. Петр намеревался поставить «Столп в память Северной войны». После смерти Петра идея этого своеобразного памятника была несколько изменена. Колонну решено было посвятить памяти и Северной войны и Петра. Однако замысел остался неосуществленным. Все дело ограничилось моделью (1721 — 1730, реконструкция модели и пластины-барельефы хранятся ныне в ГЭ; чертежи — в альбоме Нартова, ГПБ).
Знаменательна патриотическая идея, пронизывающая все изображения памятника «Россиски Сампсон шведскаго при Полтаве лва растерза. 1709» — таково название одной из композиций, характерной для всего цикла. Особенно привлекают прямоугольный барельеф «Взятие Риги» и круглый барельеф «Вид Петербурга», предназначавшийся, как предполагают, для пьедестала колонны.
Самое замечательное в наследии Растрелли — портреты. Скульптор много работал над образом Петра I. Еще в 1719 году он снял с него маску и вылепил восковой бюст. Правда, этот бюст и исполненная затем посмертно восковая фигура императора лишь с некоторой оговоркой могут считаться произведениями искусства. Однако пристальное изучение портретируемого привело скульптора в 1723 году к созданию замечательного бронзового бюста Петра I, отлитого в 1723—1729 годах в нескольких экземплярах (ил. 137). В облике ясно подчеркнуты ум, воля и энергия. Это изображение не просто значительного человека, а государственного деятеля исключительного масштаба.
Жизненность в передаче подробностей по-барочному сочетается в этом бюсте с пышной декоративностью замысла, острый психологизм образа — с блестящим мастерством в передаче фактуры одеяний Петра.
В течение долгих лет Растрелли работал над монументом Петру I. Созданную им в 1720—1724 годах конную статую отливали уже после смерти Растрелли — в 1745—1746 годах. Сам же памятник воздвигнут перед Михайловским (Инженерным) замком лишь при Павле I — в 1800 году. Тогда же были созданы (под руководством М. И. Козловского) и рельефы постамента.
Образ Петра предстает здесь полным огромной внутренней силы. Восходя в своем композиционном решении к известному памятнику Людовику XIV, исполненному в XVII веке французским скульптором Жирардоном, монумент Петру I отличается от него подчеркнуто суровой мощью образа. Особенно выразительна голова со смелыми, решительными чертами лица.
В 1716—1717 годах создан Растрелли бронзовый бюст А. Д. Меншикова, ближайшего сподвижника и любимца Петра. Мраморное воспроизведение (вариант) этого бюста, исполненное И. П. Витали уже в XIX веке, хранится в Русском музее. В 1732 году Растрелли создал замечательный по силе индивидуальной характеристики и пластической выразительности бронзовый бюст неизвестного пожилого мужчины (ГТГ).
Наиболее значительное произведение последнего периода творчества Растрелли — монументальная группа «Анна Иоанновна с арапчонком» (1741, ГРМ, ил. 138) — восходит по композиции к парадному портрету, характерному для барокко XVIII века в России. Почти ювелирная отделка поверхности бронзы, пышность костюма, обилие украшений придают произведению исключительную нарядность. Вместе с тем мастер передает остроиндивидуальиую выразительность застывшего, грозного, с крупными грубыми чертами лица Анны. Эти особенности в соединении с «давящей» торжественностью дают право говорить о приближении художника к объективному, исторически правдивому раскрытию сущности человека, олицетворяющего собой один из самых мрачных периодов русского самодержавия.