Средневековая литература в своем высшем эстетическом выражении представлена героическим эпосом — «Слово о полку Игореве», «Песнь о Роланде», «Песнь о нибелунгах», «Шахнаме» Фирдоуси, а также богатейшей рыцарской поэзией, в которой слились Запад и Восток. Лирика трубадуров, романы труверов, лирика Саади, Хафиза, Омара Хайяма, поэма «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели, поэмы Низами.
На христианском Западе возникла и литература церковная, произведения благочестивых клириков, служителей культа, которые в темных кельях монастырей при свете лампады слагали немудреные легенды о чудесах, творимых святыми, о чудодейственных иконах, о видениях, которые являлись христианским праведникам. На Руси в XII веке широко читалось «Хождение Богородицы по мукам» — яркое и пугающее описание картин ада. Высшим завершением этого типа литературы стала знаменитая поэма Данте «Божественная комедия».
Кроме этих благочестивых литературных творений, ходили в народе грубоватые новеллы, слагаемые торговым и ремесленным людом городов. Во Франции эти новеллы называли фаблио (побасенка), в Германии — шванками. Это были насмешливые повествования о каком-нибудь незадачливом мужичке, обманутом чертом (горожане-ремесленники свысока смотрели на неотесанного мужика-селянина), о каком-нибудь корыстном попике. Иногда насмешка поднималась и до дворца и крупных вельмож. Ярким образцом городской сатирической поэзии была средневековая «Поэма о Лисе», рассказывавшая о хитреце и негоднике Лисе, от проделок которого страдал мелкий люд (куры, зайцы). Поэма осмеивала под видом зверей и дворян, и вельмож (медведь Брён), и духовенство, вплоть до папы римского.
Право, хочется назвать XII век в истории мировой культуры веком гениальным. В это время создаются лучшие произведения поэзии — героические сказания о Роланде, Зихфриде, Сиде Кампеадоре, о нашем русском князе Игоре. В это время пышным цветом расцветает рыцарская литература. Обогащенная связями с Востоком в его арабо-иранском культурном соцветии, она выдвигает на мировую арену на юге Франции, в Провансе, — трубадуров, на ее севере — труверов, в Германии миннезингеров (певцов любви). Роман безвестных авторов «Тристан и Изольда» и поэма «Витязь в тигровой шкуре» грузинского поэта Шота Руставели, кажется, особенно ярко представляют эту часть мировой культуры.
Начнем с героических сказаний.
Песнь о Роланде
Король наш Карл, великий император.
Провоевал семь лет в стране испанской.
Весь этот горный край до моря занял.
Взял приступом все города и замки,
Поверг их стены и разрушил башни.
Не сдали только Сарагосу мавры.
Марсилий-нехристь там царит всевластно.
Чтит Магомета, Аполлена славит.
Но не уйдет он от Господней кары.
А ой!
«Песнь о Роланде»
Знаменитая «Песнь о Роланде» дошла до нас в рукописи середины XII века. Найдена она была случайно в библиотеке университета в Оксфорде и впервые опубликована в Париже в 1837 году. С этого времени началось ее триумфальное шествие по странам мира. Ее издают и переиздают в переводах и в оригинале, изучают в университетах, пишут о ней статьи и книги.
Приведенные в эпиграфе строки требуют пояснения. Карл — лицо историческое. Король германского племени франков (само слово «король» произошло от его имени). Путем завоеваний, битв, походов основал огромное государство, включавшее в себя земли современной Италии, Франции, Германии. В 800 году назвал себя императором. В историю он вошел под именем Карла Великого.
Событие, о котором рассказывается в поэме, произошло в 778 году. Карлу тогда было тридцать шесть лет. В поэме он уже убеленный сединами глубокий старец двухсот лет от роду. Эта деталь знаменательна: поэма имела общенародную аудиторию и отражала общенародные представления об идеальном государе — он должен быть мудр и стар.
Уже с первых стихов поэмы перед нами предстают два враждующих мира: христианский, представителем которого является Карл, наделенный всеми положительными качествами, и Марсилий-нехристь, властитель мавров, иноверцев, а потому, конечно, персонаж крайне отрицательный. Главной его виной является то, что он «чтит Магомета, Аполлена славит». Как видим, представление автора поэмы о магометанстве самое поверхностное, как и об античной мифологии. Бог искусств и солнечного света Аполлон, так много давший воображению древнего грека и древнего римлянина, забыт.
Имя его искажено, он соседствует с Магометом. Античная культура, богатая, роскошная, погребена, и лишь слабое эхо ее доносится иногда до слуха народов Западной Европы.
Противники Карла и его воинов мавры. Кто они? Древние греки так называли жителей Мавритании, по цвету их кожи (маурос — темный). Исторически это арабы, захватившие в 711-718 годах Испанию и основавшие в ней несколько государств. В их междоусобные войны вмешался в 778 году франкский король, осадил Сарагосу, но города не взял и вынужден был вернуться восвояси. На обратном пути в Ронсевальском ущелье арьергард его войск попал в засаду. Мавры и местные жители горных районов, баски, перебили отряд, которым командовал племянник Карла Хруотланд, маркграф Бретани. Вот все, что известно науке об этом событии, что сохранили для истории старинные хроники и историк Карла Великого Эгинхард, автор книги «Жизнь Карла» (829-836).
Многие исторические события, большего масштаба и большей исторической важности, чем описанное в «Песни о Роланде», остались за пределами памяти народной, забылись, затерялись в ходе времен, между тем как факты не столь уж значительные, если рассматривать их «с космических» исторических высот, неожиданно ярко и многопланово высвечиваются, и свет их преодолевает века, а иногда и тысячелетия. Вряд ли Троянская война, описанная Гомером, была так уж грандиозна. Были, конечно, события и поважнее. Но человечество помнит и как бы воочию видит то, что происходило у невысокого холма под названием Ида и небольшой речушки под названием Скамандр. В чем же разгадка этого странного обстоятельства? Здесь вступает в свои права искусство.
Стоит поэту своим волшебным словом обозначить далекое или близкое событие, и оно обретает вечную жизнь. В смене дней, в непрестанном движении времени оно как бы останавливается, застывает, сохраняя при этом всю свежесть первозданности. Запечатленное мгновение! Так дошли до нас и живут с нами герои поэм Гомера, так дошла до нас трагедия, разыгравшаяся двенадцать веков тому назад в Ронсевальском ущелье, гак живо и поэтично рисуются нашему воображению были восьмисотлетней давности, запечатленные «Словом о полку Игореве».
«Песнь о Роланде» заканчивается словами: «Турольд умолк». Турольд? Автор поэмы? Переписчик? Человек, собравший воедино поэтические сказания о несчастной судьбе молодого Роланда, ходившие в народе? Никто этого не знает. Только один раз было названо это имя в конце поэмы и нигде больше не повторялось. Так и ушел или, вернее, пришел в вечность этот никому не ведомый человек, как виденье, как бледный призрак, оставив нам свою душу — чувства, мысли, идеалы, которыми жили, надо полагать, его соотечественники и современники.
Поэма сугубо тенденциозна, то есть автор не просто рассказчик, но и прежде всего пропагандист, поставивший своей целью прославить дело христианской церкви и патриотизм французов. Имя христианского Бога постоянно вплетается в суровую вязь рассказа. Без него не обходится ни один шаг, ни один жест и Карла, и Роланда, и всех христианских воинов. Бог помогает Карлу продлить, вопреки всем законам природы, день, чтобы дать ему возможность и время победить и покарать врага, Бог постоянно наставляет его в ратных походах и является как бы инициатором завоеваний Карлом новых земель.
Любопытна в этой связи концовка поэмы. После того как было покончено и с изменником Ганелоном, обрекшим Роланда на гибель от рук мавров, наказаны сами мавры, словом, когда он, Карл, «и гнев излил, и сердце успокоил», и отошел к мирному сну, является к нему посланник Бога и дает новое задание:
«Карл, собирай без промедленья войско
И в Бирскую страну иди походом,
В Энф, город короля Вивьена стольный.
Языческою ратью он обложен.
Ждут христиане от тебя подмоги».
Но на войну идти король не хочет.
Он молвит: «Боже, сколь мой жребий горек!»
Рвет бороду седую, плачет скорбно…
Достоинство поэмы заключено в лирически окрашенных идеях родины, героизма, нравственной стойкости. Франция всегда сопровождается эпитетом «милая», «нежная». Роланд и его воины постоянно помнят о том, что они дети Франции, ее защитники, ее полномочные представители. И эти, я бы сказал, чувства гражданской ответственности окрыляют их, вдохновляют на подвиги:
Да не постигнет Францию позор!
Друзья, за нами правый бой! Вперед!
Гибель Роланда и его отряда была предрешена. Виновен предатель Ганелон. Обиженный на Роланда, он, чтобы отомстить ему, решился на чудовищное злодеяние, предал его врагу, не думая о том, что предает он и свою
«милую Францию». Сказалось своеволие феодалов, сурово осужденное автором поэмы. Народ всегда резко срамил междоусобицы князей, их своекорыстие, пренебрежение к интересам государства. Фигура Ганелона — наглядное олицетворение этого гибельного для страны предательства. Княжеские усобицы терзали и нашу Русь в XII веке и тоже сурово осуждались автором «Слова о полку Игореве».
Но и на Роланде лежит вина. Трагическая вина! Он молод, пылок, самонадеян. Он предан родине, «милой Франции». За нее готов и жизнь отдать. Но слава, честолюбие туманят его взор, не позволяют видеть очевидное. Отряд окружен, враги наседают. Мудрый его товарищ Оливье торопит его протрубить в рог, позвать на помощь. Еще не поздно. Можно еще предотвратить катастрофу:
«О друг Роланд, скорей трубите в рог.
На перевале Карл услышит зов.
Ручаюсь вам, он войско повернет».
Роланд ему в ответ: «Не дай Господь!
Пускай не скажет обо мне никто.
Что от испуга позабыл я долг.
Не посрамлю я никогда свой род».
И сражение состоялось. Автор поэмы долго, обстоятельно, с натуралистическими подробностями описывал ход боя. Не раз ему отказывало чувство меры: так хотелось принизить «нехристей-мавров» и возвысить милых его сердцу французов. (Пять французов убивают четыре тысячи мавров. Их, этих мавров, насчитывается триста четыреста тысяч. Голова Роланда рассечена, из черепа вытекает мозг, но он все еще сражается и т.д. и т.п.)
Наконец Роланд прозревает и берет свой рог. Теперь Оливье его останавливает: поздно!
То никак не к чести.
Я к вам взывал, но внять вы не хотели.
При всей своей дружеской привязанности к Роланду Оливье не может простить ему поражения и даже заверяет, что коль выживет, никогда не позволит своей сестре Альде (нареченной невесте Роланда) стать его женой.
Вы всему виною.
Быть смелым мало, быть разумным должно.
И лучше меру знать, чем сумасбродить.
Французов погубила ваша гордость.
Здесь, конечно, и голос самого автора поэмы. Судит он самонадеянного пылкою юношу, но судом добрым, отеческим. Да. он, конечно, виновен, этот юный воин, по ведь так прекрасна его отвага, так благороден его порыв отдать жизнь за родину. Как рассудить спор двух друзей?
Разумен Оливье. Роланд отважен,
И доблестью один другому равен.
И он мирит их:
Архиепископ спор услышал их.
Златые шпоры в скакуна вонзил.
Подъехал и с упреком говорит:
«Роланд и Оливье, друзья мои.
Пусть вас Господь от ссоры сохранит!
Никто уже не может нас спасти…»
И друзья гибнут. Гибнет весь отряд Роланда. В последний момент он все-таки протрубил в рог. Карл услышал призыв и вернулся. Мавры были разбиты, но Карл был безутешен. Много раз он терял сознание от горя, плакал. Оставшиеся в живых мавры приняли христианство, среди них сама Брамимонда, супруга сарацинского короля Марсилия. Как же было поэту-клирику таким финалом не прославить своего Бога.
Исторические и географические познания поэта были невелики. Он что-то слыхал об античных поэтах Вергилии и Гомере, знает, что жили они когда-то очень давно, их имена занес на страницы своей поэмы:
Там был эмиром Балиган седой.
Вергилия с Гомером старше он.
Этот «ровесник» Гомера и Вергилия собирает великое войско на выручку Марсилию. «Языческие полчища несметны». Кто же в них? Армяне и угличи, авары, нубийцы, сербы, прусы, «орды диких печенегов», славяне и русы. Всех их автор «Песни о Роланде» зачислил в стан язычников. Все они терпят поражение от войск Карла. Христианская вера торжествует, а идолы Аполлена и Магомета терпят великое поругание от своих же адептов:
Стоял там Аполлон, их идол, в гроте.
Они к нему бегут, его поносят:
«За что ты, злобный бог, нас опозорил
И короля на поруганье бросил?
Ты верных слуг вознаграждаешь плохо».
Они сорвали с идола корону.
Потом его подвесили к колонне.
Потом свалили и топтали долго.
Пока он не распался на кусочки…
A Магомет повален в ров глубокий.
Его там псы грызут и свиньи гложут.
Поэма дошла до нас в списках XII века, но создавалась она, видимо, задолго до того. Русы, так называет автор поэмы жителей Руси, приняли, как известно, христианство в конце X века. В XII веке француз не мог не знать, что на Руси исповедуют христианство. Дочь киевского князя Ярослава Мудрого Анна Ярославна, или Айна Русская, как ее называют французы, была замужем за французским королем Генрихом I и даже после его смерти одно время правила государством в годы малолетства своего сына Филиппа I.
А жила она в XI столетии, точнее, в годы 1024—1075. Это должен был бы знать французский поэт XII века. Впрочем, трудно сейчас судить о степени образованности жителей Европы той поры, о связях одних народов с другими. От Сены до Днепра путь неблизкий, а для тех времен и трудный, опасный.
Песнь о Нибелунгах
Полны чудес сказанья давно минувших дней
Про громкие деянья былых богатырей.
«Песнь о нибелунгах»
Это — первые строки знаменитой героической поэмы, рожденной где-то в XIII столетии, волновавшей воображение средневекового немца в течение трех веков, а потом начисто забытой вплоть до XVIII столетия. Извлеченная из архивов и показанная Фридриху II, королю Пруссии в годы, когда Европа высокомерно третировала Средневековье, она получила пренебрежительную оценку монарха как произведение варварское, не достойное цивилизованных вкусов новых времен, и снова была предана забвению. Но уже 2 апреля 1829 года Эккерман записал в своих «Разговорах с Гете» высказывание поэта: «…„Нибелунги“ такая же классика, как и Гомер, тут и там здоровье и ясный разум».
Сохранилось более тридцати ее списков на пергаменте и бумаге, что говорит о большой ее популярности в XIII, XIV, XV веках. Впервые опубликованная типографским способом в 1757 году, она стала достоянием широких кругов читателей и ныне внесена в круг лучших эпических поэм мира. Научная литература о ней необозрима.
Древний автор, не оставивший своего имени, назвал ее песнью. На песнь в нашем нынешнем понятии этого слова она никак не похожа: в ней 39 глав (авантюр) и более 10 тысяч стихов. Первоначально, однако, она, вероятно, состояла из коротких стихотворных сказов с ассонансной рифмой и пелась под аккомпанемент музыкального инструмента.
Шли годы, века. События, так или иначе запечатленные в этих сказах, уходили в прошлое, шпильманы, исполнявшие их, что-то добавляли, что-то исключали, на что-то начинали глядеть иными глазами, в результате к концу XII века или к самому началу XIII, сложенная из отдельных песен в огромное эпическое сказание, она включала в себя и картину придворных нравов западноевропейских феодалов XII века, и смутные реминисценции далекой древности. В них угадываются события Великого переселения народов IV—V веков, нашествие кочевников из Азии во главе с Аттилой, предводителем гуннов. Грозный, наводивший когда-то ужас на народы Римской империи Аттила превратился в «Песни о нибелунгах» в доброго, безвольного Этцеля. Так обелили его восемь веков, прошедших со времени его
смерти в 453 году. Но само имя его в несколько измененной форме сохранилось.
Земли, на которых происходят события, описываемые в поэме или упоминаемые в ней, достаточно обширны. Это Саксония и Швабия на правом берегу Рейна, это Адстрия, Бавария, Тюрингия, это широкое плато Шпессарт, нынешняя земля Рейнальд-Пфальц, это Дания, остров Исландия — королевство героини поэмы Брюнхильды, Франкония, область между Рейном и Майном, это Рона, река во Франции, это Нидерланды — владение короля Зигмунда, отца Зихфрида, а потом и самого Зихфрида, это Венгрия и даже Киевская земля.
Германские племена, создавшие первые версии сказания, расселились широко по Западной Европе, связи между ними не всегда сохранялись, и главные герои поэмы Зихфрид, Кримхильда, Гунтер, Брюнхильда и др. перекочевали в исландские саги под теми или иными именами.
Но оставим эту интересную и весьма не простую тему ученым-специалистам и обратимся к самой поэме, напечатанной у нас в переводе с немецкого Ю. Б. Корнеева.
Мы попадаем в мир придворных празднеств, рыцарских турниров, роскошных придворных туалетов, прекрасных дам, молодости и красоты. Таков внешний облик господствующих сословий феодального общества XII столетия, каким его представил древний шпильман. Не забыты и христианские Храмы, но религия здесь как предмет быта, традиционный ритуал, не более:
Пошли оруженосцы и рыцари в собор.
Служили, как ведется со стародавних пор.
Юнцы мужам и старцам на этих торжествах.
Все ожидали празднества с веселием в сердцах.
Простой народ как антураж. Он любопытствует, дивится, выражает восхищение или скорбь, но не играет какой-либо активной роли в событиях:
Пока во славу Божью обедня в храме шла.
Толпа простого люда на площади росла.
Народ валил стеною: не всякому опять
Чин посвященья в рыцари придется увидать.
Посвящают в рыцари юного Зихфрида. Он — королевич. Родители его — нидерландский властитель Зигмунд и Зиглинда — не чают в нем души. Да и всем окружающим он люб. Он смел и уже гремит о нем слава, его всюду хвалят:
Был так высок он духом и так пригож лицом.
Что не одной красавице пришлось вздыхать по нем.
Отметим здесь три обстоятельства, весьма примечательных для понимания идеалов той поры.
Первое качество, ценимое в Зихфриде, — это высота его духа. Под последним понимались смелость, отвага, нравственная стойкость.
Второе — его молодость и пригожесть. И то и другое ценилось всегда, во все времена и у всех народов. Старость всегда взирала на молодых людей с восхищением и малой толикой зависти, вздыхая о той поре, когда сама была такой же.
Третий момент, на что, конечно, нужно обратить внимание,— в качестве судей мужской красоты указаны здесь женщины — вздыхающие красавицы. Это уже признак иной, придворной среды. Клерикалы, а они тоже создавали в Средневековье свою культуру, никогда бы не сослались на мнения женщин.
Итак, Зихфрид — главный герой «Песни о нибелунгах», первой ее части. Во второй на авансцену выйдет его супруга, прекрасная Кримхильда, превратившаяся из робкой, застенчивой, простодушной и доверчивой девы в хитрую и жестокую мстительницу. Но пока она еще для нас юная дева, не знавшая любви и даже не желающая ее познать:
«Нет, матушка, не надо о муже толковать.
Хочу, любви не зная, я век провековать».
Вечная тема, вечное заблуждение! Эту девическую грезу русские воспели в прелестном романсе «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан». Матушка открывает дочери вечную истину: без любимого не будет счастья, пройдут годы, «прискучат забавушки, стоскуешься ты». В древнем германском эпосе за семь веков до того такой же разговор происходил в старинном городе Вормсе между прекрасной Кримхильдой и королевой Утой, ее матерью:
«Не зарекайся, дочка, так Ута ей в ответ,
Без милого супруга на свете счастья нет.
Познать любовь, Кримхильда, придет и твой черед,
Коль витязя пригожего Господь тебе пошлет».
И Господь послал ей этого пригожего витязя. То был Зихфрид, «вольный сокол», что приснился ей однажды. Но сон предвещал уже и беду: сокола заклевали два орла. Поэт не хочет оставить читателя в неведении о грядущих судьбах своих героев, и хоть картина, рисуемая им в начале повествования, ослепительно празднична, грозные предзнаменования нет-нет и затуманивают ее.
Юн Зихфрид, но уже повидал немало стран и совершил немало подвигов. Здесь мы уже вступаем в область сказки. Подвиги Зихфрида полны чудес. Он убил страшного дракона и омылся в его крови. Тело его стало неуязвимым, и только одно место осталось не омытым кровью лесного чудовища, сзади, под левой лопаткой, как раз напротив сердца: листок упал на это место, и кровь дракона не омыла этот маленький кусочек кожи юноши. Эта случайность стала роковой для Зихфрида, но это позднее, а пока же он, ни о чем не подозревая, счастливыми глазами смотрит на мир и ждет от него ослепительных чудес.
Однажды Зихфрид совершал прогулку на своем боевом коне, один, без свиты. Поднявшись на гору, он увидел толпу нибелунгов. Их возглавляли два брата — Шильбунг и Нибелунг. Они делили сокровища, что были зарыты в горе. Спорили братья, ссорились, дело шло к кровавой развязке, но, увидев Зихфрида, они избрали его третейским судьей. Пусть-де рассудит по справедливости. А клад был велик:
Там камней драгоценных была такая груда,
Что их на ста подводах не увезли б оттуда,
А золота, пожалуй, и более того.
Таков был клад, и витязю пришлось делить его.
И этот клад тоже стал роковым в судьбе Зихфрида и его будущей жены Кримхильды. Люди давно заметили, что корысть, неуемная жажда богатств уродует человеческие души, заставляет человека забывать о родстве, дружбе, любви. Золото становится страшным проклятьем для тех, кто ослеплен его манящим блеском.
Братья остались недовольны дележом Зихфрида. Завязалась ссора, двенадцать великанов, охранявших братьев-королей, набросились на юного витязя, но он, подняв свой добрый меч Бальмунг, убил их всех, а вслед за ними и семьсот других воинов и самих двух братьев-королей. За своих сюзеренов вступился карлик Альбрих, но и его одолел юноша, отнял у него плащ-невидимку, велел запрятать сокровище в потайную пещеру, а покоренного Альбриха оставил стеречь его.
Таковы чудесные, полные сверхъестественных сил деяния молодого витязя. Это была сказка. Вряд ли кто и в дни создания поэмы верил в такие чудеса, но это было красиво, это далеко уносило от суровой и будничной реальности и тешило воображение.
Сказка как жанр возникла позднее эпических сказаний. Истоки ее — мифы, но уже тогда, когда мифы потеряли свою религиозную основу и стали предметом поэтического воображения. Миф для древнего человека был реальностью, никаких сомнений у древнего грека, к примеру, не возникало в реальности личности Ахилла, но средневековый слагатель рыцарского романа знал, что его герой и все его похождения — плод фантазии.
В «Песни о нибелунгах» историческая реальность, дошедшая до XII века в легендах, соединилась с вымыслом, рыцарским романом, наполнилась сказочным элементом, который воспринимался уже как изящная фантазия. Мы видим в поэме синтез двух эстетических систем — легенды с исторической основой и сказки-вымысла.
Молодой герой задумал жениться. Дело обычное и естественное. Родители не прочь, да вот беда — невесту он выбрал в далекой (по тем временам) Бургундии, а бургунды надменны и воинственны, внушают страх престарелым родителям героя.
Вечная и прекрасная забота старших о молодом поколении: как сохранить, как уберечь юных и беспечных чад от грозных сил реального мира, всегда враждебно подстерегающего неопытные души!
Заплакала Зиглинда, узнав про сватовство.
Так боязно ей стало за сына своего,
А вдруг уже не будет ему пути назад?
Вдруг жизни люди Гунтера ее дитя лишат?
Зихфрид, конечно, нисколько не думает об опасности. Скорее, он даже хотел бы встретить на пути к счастью преграды, препятствия. Так много в нем энергии и молодых сил. В молодом задоре он готов взять невесту силой, «если не отдадут добром» ее братья, а вместе с нею и земли бургундов.
Старик отец «нахмурил брови» — опасны эти речи. Что если молва донесет их до ушей Гунтера?
Зихфрид ни разу еще не видел Кримхильды. Любовь его заочна. Он верит славе: о ее красоте слагают легенды. Видимо, для тех времен этого было достаточно.
Сборы кончились. Поэт не забыл сказать, что королева Ута вместе с приглашенными ею дамами день и ночь шила сыну и его свите богатую одежду, отец же снабдил их ратными доспехами. Наконец, к великому восхищению всего двора, воины Зихфрида и он сам
…ловко сели на скакунов лихих.
Отделкой золотою сверкнула сбруя их.
Собой гордиться было к лицу таким бойцам.
Однако в праздничную картину нет-нет и ворвется тяжкое предчувствие грядущих бед. Поэт заранее предупреждает слушателя и читателя о трагической судьбе героя. Потому праздник молодости и красоты приобретает щемящую остроту трагедийности.
Зихфрид смел, отважен, но и дерзок, самонадеян, подчас ведет себя вызывающе, будто ищет поводов для ссор и поединков, как забияка. Отец предлагает ему взять с собой войско, он берет лишь двенадцать ратников. Прибыв в Вормс, на приветливые слова короля Гунтера отвечает дерзостью:
Я спрашивать не стану, согласны вы иль нет,
А с вами бой затею и, если верх возьму.
Все ваши земли с замками у вас поотниму.
Реакцию бургундов нетрудно представить, все, конечно, возмущены — ссора, перебранка, воины хватаются за мечи, вот-вот начнется бой, прольется кровь, но благоразумный Гунтер идет на мировую, гнев Зихфрида стихает. Гости находят радушный прием. Турниры, ратные игры веселят двор. Во всем, конечно, отличается Зихфрид, всех он побеждает в спортивных состязаниях, а по вечерам, когда «учтивой» беседой занимает «прекрасных дам», то становится предметом их особого внимания:
Те глаз не отводили от гостя своего-
Такою страстью искренней дышала речь его.
Автор любуется своим героем. Он все готов ему простить — и дерзость, и мальчишеское забиячество.
Впрочем, не будем забывать о времени. Это ведь феодализм, пора «кулачного права», по меткому выражению Маркса, когда все решал меч, и Зихфрид действовал по праву сильного, что вполне укладывалось в нравственные представления тех времен.
Однако главная задача автора «Песни» — рассказать о любви Зихфрида и Кримхильды. Пока они еще не встретились. Правда, Кримхильда наблюдает за ним из окна замка, ибо «он так хорош собой, что чувства нежные будил он в женщине любой». Зихфрид о том не подозревает и томится в ожидании встречи с ней. Но рано еще. Не пришло время. Автору нужно еще показать достоинство героя, чтобы еще и еще раз продемонстрировать его смелость, отвагу, силу, молодечество.
Бургундию осадили войска саксов и датчан. Сорок тысяч вражеских войск. Зихфрид вызвался с тысячью бойцов сразиться с ними. Автор с упоением, с восторгом описывает перипетии боя. Здесь его стихия:
Кругом кипела схватка, звенела сталь мечей.
Полки бросались в сечу все злей и горячей.
Славно сражаются бургунды, но лучше всех, конечно, их гость — прекрасный Зихфрид. И победа одержана. Много полегло на поле боя саксов и датчан, много знатных ратников попало в плен, но с ними обхождение рыцарское: им дана свобода под честное слово не отлучаться из страны без особого на то позволения. Пленники, а среди них два короля, благодарят победителей за «обращенье мягкое и ласковый прием».
Ну а что же с влюбленными? Как развиваются события их сердец? Кажется, дошел черед и до любви. Гунтер, старший брат Кримхильды и король бургундов, решил по случаю победы устроить пышный праздник. Королева-мать Ута одаряет богатым платьем челядь. Открываются сундуки, достаются или шьются заново роскошные одежды, и праздник начинается торжественным выходом к гостям несравненной красавицы Кримхильды. Она — «как луч зари багряной из мрачных облаков». Ее сопровождают сто девушек и придворных дам, само собой разумеется, «в одежде дорогой». Все они хороши собой, но…
Как меркнут звезды ночью в сиянии луны,
Когда она на землю взирает с вышины,
Так дева затмевала толпу своих подруг.
Кримхильда хороша, но не уступает ей в пригожести и гость бургундов, отважный нидерландец, сын Зигмунда, Зихфрид. Влюбленный в своих молодых героев автор буквально плетет им венок из самых восторженных похвал:
У Зигмунда на диво пригожий сын возрос.
Картиной он казался, которую нанес
Художник на пергамент искусною рукой.
Мир не видал еще красы и статности такой.
Так состоялась встреча молодых людей. Теперь начинается новая страница истории Зихфрида, его участие в сватовстве брата Кримхильды короля Гунтера, пожелавшего жениться на заморской красавице Брюнхильде. Сия последняя живет на отдаленном острове и правит королевством. Остров этот — Исландия. Страна льдов — так надо перевести это слово. Суровая, снежная, крутым плоскогорьем возвышающаяся над морем, она поздно была заселена людьми, выходцами из Ирландии, Шотландии, Норвегии, Дании. Отважные и сильные люди могли обосноваться в ней, разводить скот и кое-какие огородные культуры, но хлебные злаки приходилось завозить издалека. Ни земля, ни климат не позволяли выращивать их дома. Жителей было немного. В те времена, к которым относится повествование «Песни», их было не более 25 тысяч, да и теперь их численность едва достигает 75 тысяч.
Каких-либо описаний этой страны мы не найдем в «Песни». Сказано лишь, что это остров да море кругом. Но правит им необыкновенная женщина, богатырша, как бы олицетворяя суровое мужество тех, кто отважился жить в этом ледяном царстве.
Нельзя сказать, чтобы воины восхищались такими качествами Брюнхильды, как ее воинственность, ее мужская богатырская сила, и даже мрачный Хаген, который потом станет самым верным ее слугой, смущен и обескуражен: «Вы в дьяволицу сущую, король мой, влюблены»,— говорит он Гунтеру, а потом и спутникам короля: «Король влюбился зря: в мужья ей нужно дьявола, а не богатыря».
Женщина не должна быть сильной, слабость, скромность, застенчивость — вот самые прекрасные ее украшения. Так полагали средневековые рыцари, служившие дамам своего сердца. Как выигрывает по сравнению с ней в первой части «Песни» Кримхильда, олицетворяющая чистую женственность.
Образ Брюнхильды невольно вызывает воспоминания о многих сказаниях древних народов о женщинах-воительницах, обычно живущих обособленно от мужчин и ненавидящих их. Древние греки создали миф об амазонках. Они жили где-то у берегов Меотиды (Азовского моря) или в Малой Азии. Иногда они временно сходились с мужчинами, чтобы иметь потомство, родившихся девочек оставляли себе, мальчиков же убивали. Греческие герои Беллерофонт, Геракл, Ахилл сражались с ними. Ахилл убил амазонку Пентесилею (она помогала троянцам). Странное их поведение, их женская привлекательность волновали воображение. Лучшие греческие скульпторы Фидий, Поликлет воспевали их красоту в мраморе. До нас дошли мраморные копии с греческих скульптур.
Одна из них запечатлела прелестный облик раненой амазонки. Скульптура хранится в Капитолийском музее в Риме. Полное печали лицо, уходящие из тела жизненные силы. Девушка еще стоит, но вот-вот, кажется, подкосятся колени, и она тихо опустится на землю с последним, предсмертным вздохом. В мифах об амазонках запечатлелось и удивление и восхищение мужчин женщинами-воительницами.
С Брюнхильдой вступает в состязание Зихфрид. Надев плащ-невидимку, он за Гунтера выполняет все условия Брюнхильды (Гунтер лишь имитирует требуемые движения) — бросает огромный камень, прыжком догоняет его и метко действует копьем. Брюнхильда побеждена. Она, конечно, недовольна («от гнева лик красавицы зардел…»), но, пожалуй, не своим поражением, а победой явно не симпатичного ей Гунтера. Автор «Песни» без нажима, может быть, полагаясь на проницательность читателя, намекнул на одно обстоятельство: когда Гунтер с компанией предстал перед исландской королевой, она обратилась с улыбкой, конечно, благосклонной, к молодому нидерландскому герою Зихфриду — иначе говоря, Брюнхильда хотела бы видеть в нем претендента на ее руку. «Приветствую вас, Зихфрид, в моем родном краю». На что Зихфрид не без иронии отвечает ей:
Передо мною первым такую речь держа,
Ко мне не по заслугам добры вы, госпожа.
Мой господин — пред вами, и вам при нем не след
К его вассалу скромному свой обращать привет.
Здесь начало трагедии. Брюнхильда обманулась в своих надеждах. Она любит Зихфрида, и тем более теперь ей ненавистен Гунтер. Она горда и не показывает своей досады, но мщение ее впереди. Однако автор, который постоянно разъясняет читателю все мотивы поведения своих персонажей, даже тогда, когда в таких разъяснениях нет необходимости, ибо и так все ясно, здесь явно недогадлив. Понимает ли он психологическую подоплеку событий?
Однако последуем за его рассказом. Брюнхильда и компания Гунтера прибывают в Вормс. Играются свадьбы двух пар: Гунтера — Брюнхильды, Зихфрида — Кримхильды. Вторая пара счастлива, первая… Здесь происходит конфуз. Молодая жена Гунтера связывает своего супруга крепким поясом и подвешивает на крюк, дабы не докучал он ей своими домоганиями.
Автор рисует довольно смешную сцену, но нисколько не смеется над Гунтером, а, пожалуй, даже сочувствует ему:
Как ни сопротивлялся униженный супруг,
Он был на крюк настенный подвешен, словно тюк.
Чтоб сон жены тревожить объятьями не смел.
Лишь чудом в эту ночь король остался жив и цел.
Недавний повелитель теперь молил, дрожа:
«С меня тугие путы снимите, госпожа…»
Но не сумел мольбами Брюнхильду тронуть он.
Его жена спокойно вкушала сладкий сон,
Пока опочивальню рассвет не озарил
И Гунтер на своем крюке не выбился из сил.
Снова Зихфриду пришлось помочь королю усмирить супругу-богатыршу, что он и делает, накинув на себя плащ-невидимку и под видом Гунтера проникнув в ее спальню. Древние охотно верили в чудеса. Наука делала первые робкие шаги, а перед человеком представали сонмы загадок природы. Как их разгадать? Как преодолеть непонятные, но реальные законы мира природы? И тогда фантазия рисовала сказочный, эфемерный мир сверхъестественных возможностей, магическую силу приобретали вещи, жесты, слова. Достаточно было сказать: «Сезам, откройся!» — и разверзается вход в потаенное, глазам предстают несметные сокровища. Достаточно было Зихфриду омыться в крови дракона, и тело его становилось неуязвимым. Достаточно было коварной супруге библейского Самсона Далиле отрезать его волосы, и вся его огромная физическая сила исчезла. То же произошло с Брюнхильдой. Зихфрид снял с ее руки магическое кольцо, и она превратилась в обыкновенную слабую женщину. Гунтер нашел ее примиренной и покорной.
Но не дано было ей остаться в неведении. Тайна раскрылась. Королевы поссорились. Поводом послужило женское тщеславие. Поспорили у входа в храм: кому войти первой? Одна заявила, что она — королева и первенство за ней. Вторая — что муж ее не вассал, что он никогда не был ничьим слугой, что он отважней и знатней Гунтера и пр. и пр. И, наконец, уже в пылу перебранки Кримхильда прибегает к последнему аргументу, показав своей сопернице ее кольцо и пояс, которые когда-то Зихфрид унес из ее спальни в качестве победного трофея и подарил ей, Кримхильде.
Так началась трагедия. Брюнхильда не могла забыть оскорбления. Зависть к Кримхильде, к ее счастью, ревность (Брюнхильда не перестала любить Зихфрида), ненависть к сопернице — все это теперь слилось в единое жгучее желание отомстить и Кримхильде, и Зихфриду.
И ее волю вершит мрачный, злобный Хаген. Составляется заговор против молодого героя, хитрый, коварный, трусливый: убить не на поединке, не в честном сражении, а предательски, когда тот ничего не подозревает. Автор «Песни» великолепно рисует характеры. Они не однозначны. Не все сразу поддерживают идею убийства. Гунтер поначалу смущен: ведь столько доброго для него сделал Зихфрид. Нет, нет! Ни в коем случае! Но уже через минуту: «А как убить его?» Он уже согласен. Согласен и младший его брат Гизельхер, который до того возмущенно заявлял:
Ужель заплатит жизнью прославленный герой
За то, что вздорят женщины по пустякам порой?
Душой заговора становится Хаген. Что движет им? Почему так упорно, так ожесточенно ненавидит он Зихфрида? Только ли здесь вассальная верность? Скорее, зависть, ненависть к чужеземцу, который превосходит всех силой, отвагой и нравственными достоинствами. Автор не говорит прямо об этом, но это явствует из его рассказа.
Из всех бургундов Хаген, пожалуй, самый умный, прозорливый и самый злобный. Он понимает, что сразить Зихфрида в открытую нельзя, значит, надо прибегнуть к хитрости, и он обращается к самой Кримхильде. Наивная, ничего не подозревающая женщина доверяет ему тайну своего супруга, указывает и даже вышивает крестом то место на его одежде, где было уязвимо его тело. Так решила она судьбу самого дорогого ей существа.
Днем, во время охоты, когда Зихфрид наклонился к ручью, чтобы напиться, Хаген сзади вонзил ему копье как раз в то место, которое было отмечено злополучным крестом.
Сбежались рыцари к умирающему герою. Стал проливать слезы и Гунтер, но истекающий кровью Зихфрид промолвил: «Слезы о злодействе льет сам виновник зла».
Удивителен рассказ средневекового автора, его умение рисовать человеческие характеры, тонкое проникновение в психологию людей.
Менялись времена, менялись нравственные представления людей, но, кажется, никогда не было большего преступления в глазах всех, чем предательство. Оно всегда воспринималось как что-то чудовищное, как предельная мера несправедливости.
Предательское убийство Зихфрида еще больше возвысило его в глазах читателя. Гибель «идеального героя» Средневековья!
Он безупречен физически и нравственно, он сам — великая драгоценность мира. Какой же мерой измерить глубину бесчеловечия и зла, проявленную его убийцами? Здесь — кульминация трагедии, рассказанной средневековым шпильманом. Нет сомнения, что она потрясала современников поэта и, конечно, создавала тот нравственный, психологический эффект, который древнегреческий философ Аристотель назвал «катарсисом» — нравственным очищением путем страха и сострадания.
Автор «Песни» не остановится на этом. Он расскажет подробно и обстоятельно о мести Кримхильды. Она будет ужасна, эта месть. Разъяренная женщина зальет морем крови своих сородичей, так коварно воспользовавшихся ее доверчивостью, но и сама погибнет и не вызовет у нас сочувствия: не может человек в мести, даже справедливой и оправданной, доходить до ожесточения и бесчеловечности.