Арабская литература

Арабы

Великие исторические повороты сопровождались переменами в религии…
Ф. Энгельс

Аравийский полуостров. Средиземноморский бассейн. Рядом Азия, уходящая на тысячи километров на восток, в Индию, Китай, к которым тянется таинственный, опасный шелковый путь. Рядом, на западе — Африка с древнейшими государствами, с древнейшей, сказочно богатой культурой.

Когда-то и здесь, в Аравии, особенно в северо-западной части, существовали сильные государства. Одно из них — Набатейское царство, но в 106 году царство покорили римляне и образовали провинцию Аравия. В 524—526 годах Южная Аравия подверглась нападению эфиопов. Через пятьдесят лет арабам удалось сбросить с себя иго эфиопов, но теперь пришли наместники персидского шаха.

Города, некогда процветающие, превратились в груды развалин. «Арабиа феликс» (счастливая Аравия), как называли ее древние римляне, — оскудела, обнищала.

По стране бродили кочевники, бедуины, возя с собой на горбах верблюдов незатейливый скарб.

Только на западе полуострова еще жил активной жизнью город Мекка. В нем находился храм Кааба (от «куб») с черным священным камнем. В нем обосновалось племя курейшитов.

Четыре раза в году здесь устраивались ярмарки, съезжались со всего полуострова и по караванному пути приезжали купцы из Месопотамии. Ныне там проходит великолепная автомобильная дорога в современный Ирак.

В храме Кааба хранились 360 божеств различных арабских племен. В оазисах оседлые племена возделывали злаки, собирали плоды финиковых пальм. Рабов было немного, но они были.

Поэты в касыдах воспевают кочевую жизнь, в меланхолических стихах рассказывают о том, как печально встретить на пути место прежнего бедуинского становища, где когда-то он, бедуин, певец, автор касыды, встретил возлюбленную, какое счастье он испытал тогда и как больно теперь вспоминать об этом. Взгляд поэта переходит на коня или верблюда, своего верного спутника, и, увлекшись, он начинает с восторгом говорить о нем, хвалить его осанку, легкий бег, его верность и выносливость. От коня или верблюда он переходит к описанию природы, рисует картины вечернего покоя, свет луны или смятение бури, смерча. Так доходит он до прославления своего племени, его героических деяний и т.д.

Человек всегда поэт, его влечет красота мира, красота природы. «Какая ночь! Звезды ее как будто привязаны льняными веревками к твердой скале».

Или: «У моего коня бока газели, а ноги, как у страуса. Его бег легок, как поступь волка, а галоп — скок лисенка». Непритязательная, но вдохновенная и чистая в своем простодушии поэзия!

В ходе времен и перемен многое утеряно. Еще в VIII веке арабский автор, ученый-филолог Абу-Амра ибн Аль-Аля писал: «До нас дошла только ничтожная доля того, что создали арабы…»

Ислам перевернул жизнь арабов. Новая религия принесла им поистине непостижимое обновление. Загадку этого трудно объяснить, но от нее никуда не уйти. Она есть.

Академик И. Ю. Крачковский, крупнейший специалист по исламу и переводчик на русский язык Корана, писал: «Хотя арабы появляются на исторической арене с исламом, но уже века за полтора до этого чувствуется в их среде заметное политическое и духовное брожение. Оно отражается, с одной стороны, в повышенном интересе к религиозным вопросам, подготовляющим постепенно почву для ислама. С другой стороны, такое отражение можно наблюдать в несомненном расцвете поэзии за этот период».

Коран

В пещере тайной в день гоненья
Читал я сладостный Коран.
Внезапно ангел утешенья.
Влетев, принес мне талисман.
Его таинственная сила…
Слова святые начертила.
А. С. Пушкин

В дни изгнания в Михайловском в 1824—1825 годах Пушкин создал цикл стихов «Подражание Корану». Он читал Коран в переводе Веревкина на русский язык и Савари — на французский. «Я тружусь во славу Корана и написал кое-что»,— шутливо сообщал он брату.

Пушкину, конечно, был известен отзыв Вольтера о Магомете и Коране. Французский просветитель, всю жизнь боровшийся с религиозным фанатизмом, видел в исламе прежде всего эту его сторону, а именно — религиозную нетерпимость. Перу Вольтера принадлежит, как известно, трагедия «Магомет, или Пророк», направленная, в сущности, против всех церквей и всех религий мира. Вольтер писал прусскому королю Фридриху II: «…всего лишь погонщик верблюдов, который взбунтовал народ в своем городишке, навербовал себе последователей среди несчастных корейшитов (жителей Мекки.— С. Л.), внушив им, будто его удостоил беседы архангел Гавриил, и хвалился, что бог уносил его на небо и там вручил ему сию непонятную книгу (Коран.— С. А.), каждой строкой своей приводящую в содрогание здравый смысл».

Все было, конечно, гораздо сложнее и серьезнее, чем это представил великий французский насмешник. В отличие от Вольтера Наполеон чрезвычайно возвысил личность Магомета, он назвал его «великим человеком, изменившим лицо мира», «Магомет, который поверг старых богов, разрушил храмы идолопоклонников целого полумира, признанный в Константинополе, в Дели, Кипре, в Марокко… Надо еще объяснить, как, какими чудесами удалось в такой короткий срок покорить мир за 50—60 лет. И кем же? Кочевниками пустынь, малочисленными, невежественными, не подготовленными к войне, без дисциплины, без системы и против цивилизованного мира, обладавшего богатыми средствами. Фанатизмом этого не объяснишь, да и для этого нужно было время, а у Магомета его было всего лишь 13 лет».

Действительно, в VII веке на Ближнем Востоке произошло нечто необычное. В начале века по Аравийскому полуострову кочевали бедуины со своими стадами, на окраинах полуострова сформировались небольшие княжества. Можно представить себе и бедность быта тогдашних жителей аравийских городов и всей вообще культуры арабов.

Но вот появился человек по имени Мухаммед (европейцы назвали его Магометом), рано потерявший родителей, рано познавший нужду, в детстве пасший скот. Само занятие располагало к созерцанию и раздумию. Видимо, он как-то познакомился со священными книгами иудеев (Ветхий завет) и христиан (Новый завет). Богатое поэтическое воображение создало в его сознании новую картину мира, и, подобно иудейскому Моисею, он через архангела Гавриила (как известно, библейский персонаж) получил от бога (Аллаха) Коран и стал его пророком.

В житейском плане пока ничего сверхъестественного с Магометом не происходило. Бедняк, он нанялся в приказчики к богатой купчихе, а потом в возрасте 24 лет женился на своей сорокалетней хозяйке. Все, как видим, обыденно. Перед нами судьба многих подобных бедолаг на всем земном шаре.

Магомет (Мухаммед) увлекся проповедничеством. Убежденность и великолепный дар речи делали свое дело. Его слушали, не всегда все понимали, но поддавались эмоциональной власти его речей. И за ним пошли. Мекканская власть забеспокоилась, ей чудилась неведомая опасность и в новшествах, проповедуемых новоявленным пророком, и в самом чудо-проповеднике. Магомет с частью своих сторонников ушел в Медину, там жили земледельцы, народ спокойный и доверчивый. Потом этот переход Магомета в Медину стал началом мусульманского летосчисления (622 г.).

Так началось поистине триумфальное шествие новой религии по Аравийскому полуострову. К 630 году почти весь полуостров был во власти идей Магомета.

Магомет умер в 632 году, но дело, им начатое, с триумфом продолжалось, и ныне ислам превратился в одну из трех мировых могущественных религий, и Коран почитаем ныне чуть ли не третью человечества. VII—VIII века — время завоевания пространства для ислама. Огнем и мечом прокладывал он себе дорогу к новым землям и новым народам. К концу VIII века под властью арабского халифата оказались Сирия, Палестина, Месопотамия, Иран, Египет и вся Северная Африка, Пиренейский полуостров, страны Средней Азии, Северо-Западная Индия, Армения, Азербайджан, Грузия, словом от Гибралтара до границ Китая.

* * *

Араб… составляет единое целое с окружающей его природой, и лишь тогда, когда мы его берем вместе с его небом, его звездами, его знойной пустыней, его шатрами и лошадьми, мы получаем возможность понять его.
Фридрих Гегель

Философ прав, только так мы можем понять душу любого народа, и если говорить об арабах, то надо начинать с Корана.

Коран — книга священная, книга молитвенная. Приверженцы ислама находят в ней не только поучения, наставления о том, как надо вести себя, что ценить, что отвергать, но и молитвы, славящие таинственного и совершенного во всех своих качествах Аллаха. Мы не найдем в книге строгой логики, не все ясно и понятно в ней. Смысл подчас темен, как часто это бывает в религиозном тексте. Вера обращается к чувству человека, поэтому речь должна быть загадочной и эмоциональной. Это своеобразная поэзия, выражающая смутные мысли, смутные чувства.

Книга разбивается на главки (Суры). Всего их 114. Некоторые из них совсем маленькие, в несколько строк, другие — в несколько страниц. Почти все они начинаются со слов: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного!»

Милостивый! Милосердный! Чувства гуманности приписываются Богу. «Если вы подсчитаете милости Аллаха, то не сочтете их. Поистине, Аллах прощающ, милосерд»,— говорится в Суре 16.

Когда создавался Коран, а он имеет точные даты создания — 610—632 годы, в регионе действовали три религии — иудейская (Ветхий завет), христианская (обе книги Библии) и языческая, та, которую исповедовали арабы до ислама. Мухаммед знал, конечно, обе книги Библии и немало заимствовал из них, больше, пожалуй, из Ветхого завета. Мы найдем в Коране знакомые нам библейские имена Адама, Ноя, Авраама (Ибрагима) и пр., мы найдем в нем ветхозаветные истории, как, например, историю об Иосифе Прекрасном (Сура 12, которая так и называется «Иусуф»).

Ислам, а ныне это одна из трех мировых религий наряду с христианством и буддизмом, исходит из общих для всех религий принципов — безграничной веры и безграничной покорности Богу. Само слово «ислам» означает в переводе «покорность». Аллах един, и нет, кроме Него, другого Бога, Он добр, мудр, всемогущ. Мир — Его создание («Он — Тот, кто сотворил небеса и землю… слово Его — истина»).

Коран отвергает языческое многобожие («Я обратил лицо свое к Тому, кто сотворил небеса и землю, поклоняясь Ему чисто, и я — не из многобожников», Сура 6). Магомет якобы получил Коран прямо от Бога, через посредство архангела Гавриила, персонажа из Нового завета, потому книга священна, каждая ее строка, каждая ее буква (подсчитано — 114 сур, 2236 стихов, 77934 слова, 323 621 буква).

Мы найдем в Коране и историю о непорочном зачатии новозаветной Марией Иисуса.

«Она сказала: «Как может быть у меня мальчик? Меня не касался человек, и не была я распутницей».

Он сказал: «Так повелел твой Господь…»

И понесла Она…» Далее уже об Иисусе.

Он сказал: «Я — раб Аллаха. Он дал мне писание и сделал меня пророком. И сделал меня благословенным, где бы я ни был, и заповедал мне молитву и милостыню, пока я живу. И благость к моей родительнице, и не сделал меня тираном, несчастным. И мир мне в тот день, как я родился, и в день, когда я умру, и в день, когда буду воскрешен живым!»

Это — Иса, сын Марйам… (Сура 19).

Как видим, вся евангельская история Христа изложена здесь лаконичным стихом Корана. Иисус здесь только пророк.

Как и в Евангелиях, Коран провозглашает в качестве обязательного условия истинной религиозности — веру[ref]В бумагах Гете, в его пометках и запи¬сях порой попадаются любопытнейшие наблюдения. Читая Библию, он записал определение понятия веры. «Вера — любовь к незримому. Полагаться на невозможное, невероятное» (из первой книги Самуила). Увы, мы прибегаем к вере, когда нет знания, а безумно хочется его иметь и именно таким хотели бы, чтобы оно было. Это и есть — полагаться на невозможное, невероятное.[/ref]. Христос говорил: «Уверуешь и спасешься», ту же самую идею проповедует и создатель Корана.

Ислам, строя свое учение на опыте иудеев и христиан, избег некоторых трудно постижимых и объяснимых теологических постулатов, которые смущали скептические умы среди христиан и не раз приводили к длительным и кровопролитным войнам из-за так называемых ересей. В Коране нет понятия богочеловека. Вся история рождения Иисуса, Бога в облике человека, его жизненная история (страдания, казнь на кресте) показались создателю Священного писания недостойными понятия «Бог».

Бог, по Корану, «не рожден и не рождал». Другое дело пророк, каким был Иисус и сам Магомет.

Не принял ислам и понятия «троица», тоже вызывавшего в истории христианства немало споров.

Нравственная программа ислама значительно отличается от христианской. Непорочное зачатие в Евангелиях имеет принципиальное значение, соитие мужчины и женщины рассматривается как нечто греховное, и если допускается, то в супружестве при единой жене. Ислам в данном случае достаточно либерален — он допускает многоженство: «…женитесь на тех, кто приятны вам, женщинах и двух, и трех, и четырех. А если боитесь, что будете несправедливы, то — на одной или на тех, которыми овладели ваши десницы» (Сура 4).

Христианские Евангелия устами Христа проповедуют непротивление злу насилием. Коран оставляет древний закон мести в силе.

«И предписали Мы им… что душа — за душу, и око — за око, и нос — за нос, и ухо — за ухо, и зуб — за зуб, и раны — отмщение» (Сура 5).

В Коране найдем мы и христианских ангелов, и учение об аде и рае, и демонов зла (шайтанов), и сатану (Иблиса).

«Войдите же во врата геенны, — для вечного пребывания там! Скверно пребывание возгордящихся!» Это ад. К слову сказать, геенна огненная — свалка близ Иерусалима, чадящая от возгорания нечистот и вошедшая как символ ада в библейские образы.

О рае сказано более обстоятельно:

«И скажут богобоязненным: «Что такое ниспослал вам Господь?» Они скажут: «Благо!» Для тех, кто делал добро в этом мире,— добро. А жилище будущее — лучше, и прекрасно обиталище боящихся! — сады вечности, в которые войдут они, внизу которых текут реки; там для них то, что они пожелают. Так воздает Аллах богобоязненным,— тем, кого упокояют ангелы благими! Они говорят: «Мир вам! Войдите в рай за то, что вы совершили» (Сура 16).

Идея загробного возмездия за содеянное на земле присутствует и в тексте Корана. Мы явно ощущаем христианские евангелические образы страшного суда. Они перекочевали из священной книги христиан (Новый завет) в священную книгу магометан:

Во имя Аллаха милостивого и милосердного!
Когда сотрясется земля своим сотрясеньем,
И изведает земля свои ноши,
И скажет человек: «Что с нею?»
В тот день расскажет она свои вести,
Потому что Господь твой внушит ей.
В тот день выйдут люди толпами, чтобы им показаны были их деяния;
И кто сделал на вес пылинки добра, увидит его,
И кто сделал на вес пылинки зла, увидит его
(Сура 99).

«Вес пылинки!» Право, выразителен язык древнего проповедника.

В Суре 2 говорится: «Эта книга не ведает сомнений. Это наставление благочестивых, полагающих истинными тайны веры, соблюдающих часы молебствий и подающих милостыню из того, что дано им нами; они веруют в откровение, какое было ниспослано пророкам до тебя, и владеют обетованиями грядущей жизни; ими руководит Господь, и они будут счастливы и блаженны. Что до неверных, тем безразлично, будешь ли ты усовещать их или не будешь; все равно они не уверуют. Бог запечатал сердца их и уши. Мрак покрывает лицо их, тяжкая кара постигнет их».

Коран больше обращался к человеческому сердцу, чем к его разуму. Интеллект требует логики, сердце — эмоций, и чем туманнее речь проповедника, чем больше в ней смутных образов, восклицаний, метафор, далеких по смыслу сопоставлений, чем в ней больше магии звуков, так сказать речевой эйфории, тем сильнее она действует на слушателя, завораживая его, подчиняя воле проповедника. Приведу для примера часть Суры 81:

Во имя Аллаха милостивого и милосердного!
Когда солнце будет скручено,
и когда звезды облетят,
и когда горы сдвинутся с мест,
и когда десять месяцев беременные верблюдицы
будут без присмотра,
и когда животные соберутся,
и когда моря перельются,
и когда души соединятся,
и когда зарытая живьем будет спрошена,
за какой грех она была убита,
и когда свитки развернутся,
и когда небо будет сдернуто,
и когда ад будет разожжен,
и когда рай будет приближен,
узнает душа, что она приготовила.

Но нет! Клянусь движущимися обратно,
текущими и скрывающимися, и ночью,
когда она темнеет, и зарей, когда она дышит!

Мы слышим страстную речь, в воображении встают картины странные и будоражащие — сдвигаются горы, скручивается солнце, летят в безумном смятении звезды, вспучиваются и выходят из берегов моря, возгорается ад, в диком смятении сбегаются животные, и тут же заживо зарытая в землю женщина (так наказывали тогда за прелюбодеяния). Страстная речь проповедника множит и множит эти смутные и странные видения.

В бумагах академика И. Ю. Крачковского, как было уже сказано, переводчика Корана на русский язык, сохранились такие конспективные записи: «поэт, а не мыслитель. Мужество Аллаха — ощупью и нервно, а не логически… Свободная обработка материала еврейско-христианского и арабского».

Гете, а он много занимался литературой Востока и Кораном, писал о поэтической стороне этой книги: «Стиль Корана, сообразно содержанию его и цели, суров, ужасен, величествен, местами подлинно возвышен… и потому никому не след дивиться производимому этой книгой действию. Отче¬го подлинными почитателями своими и признается книгой не рукотворной, но существующей от века, как сам Господь Бог».

Чтение Корана отразилось и в творчестве Пушкина. В подражание Корану он написал несколько чудесных стихов:

Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой.

Пушкин при этом комментирует: «В других местах Корана Аллах клянется копытами кобылиц, плодами смоковницы, свободою Мекки, добродетелью и пороками, ангелами и человеком и пр. Странный сей риторический оборот встречается в Коране поминутно».

В стихах Пушкина изложены космогонические представления арабов, как они выражены в Коране. Бог—творец всего сущего. Бог единый, всемогущий:

Зажег ты солнце во вселенной,
Да светит небу и земле…
Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Дает земле древесну тень.

В Коране звучат и мрачные мысли о конце света и о суетной гордыне человека: «Когда небо раскололось, и когда звезды осыпались, и когда моря перелились, и когда могилы перевернулись, узнала душа твоя, что она уготовила… О человек, что соблазняет тебя в Господе твоем щедром, который сотворил тебя, выровнял и соразмерил..!» (Сура 83-я)

Ислам и искусство

Нет Аллаха, кроме Аллаха, и Магомет пророк его.
Исламская молитва

Каждый мусульманин каждодневно повторяет эту магическую фразу с трепетом душевным, веря в то, что судьба его предопределена свыше, что существует вечная загробная жизнь, что всех правоверных ждет вечное блаженство и самые изысканные чувственные радости.

Всё — от воли Аллаха. «Ты обогащаешь, кого хочешь, и делаешь бедными, кого хочешь, и унижаешь, кого хочешь. Нет Господа, кроме Тебя!»

Такую молитву, обращенную к Богу, читаем мы в собрании арабских сказок «Тысячи и одной ночи» (537-я ночь).
Аллах! Но каков Он? — об этом нельзя даже помышлять. Он вечен и извечен, то есть никогда не был рожден и никогда не умрет. Он един. «И сказал Аллах: «Не берите двух богов; ведь Бог — только один, и Меня бойтесь!»
(Сура 16).

Аллах милостив и милосерд, но Его нельзя представить ни в каком чувственном пластическом образе. Потому ни один живописец, скульптор не осмеливался изобразить Его на полотне или в камне. Более того, Магомет запрещал художнику изображать даже человека или животное, и то, что так ярко и пышно расцвело в искусстве народов, исповедовавших христианство, в искусстве Запада, было совершенно неизвестно искусству исламского Востока… Огромная и невосполнимая потеря.

Однако искусство нашло себе применение. Вдохновение художников обратилось к архитектуре, к игре линий и красок и здесь достигло великого совершенства. Причудливые, строго симметричные рисунки орнаментов поражают нас изысканной, утонченной красотой.

Иногда — это геометрические фигуры, иногда узоры из растительных завитков. Их стали называть арабесками. Иногда они образуют начертанные изречения из Корана или из поэтических произведений. Стены мечетей или богатых сералей покрыты глазурованными плитками с яркой окраской. Изящные зубчатые арки украшают ниши, окна, тонкие колонны придают интерьерам легкость и воздушность. Голубой и золотистые цвета особенно любимы в искусстве ислама. Все зовет к радости и наслаждению.

Такова же поэзия и проза народов, принявших ислам. Роскошь эпитетов, сравнений, метафор, пышность поэтических гипербол создают впечатление праздничной неповседневности того, что описывается в газелях, касыдах и поэмах. Однако реальный мир в них подчас как-то исчезает, теряется, будто и в поэзии сохраняется этот странный запрет
живописать личность во плоти. Сложилась особая система эпитетов и сравнений, подчас нивелирующих, подводящих под общий шаблон всех красавиц или красавцев: глаза томные, взгляд — стрела, брови — изогнутый лук.

Взгляд турчанки стрела,
брови томные выгнуты луком.
Боже мой! Но откуда у ней этот лук
и стрела?
Я плененный орел, я сижу в этой клетке
железной.
(Саади)

Лексика Корана подчас проглядывает и в поэзии:

Я солнцем, луною, престолом, венцом
Клянусь…
(Фирдоуси)

Проходят века, но поэтические традиции живут. У Алишера Навои (вторая половина XV века) мы находим те же образы, сравнения, метафоры: «Затмился полумесяц перед ней, увидев полумесяцы бровей. Аллах, что дуги-брови наводил, ей на ланиту каплю уронил; и в восхищенье родинкой зовет ту мускусную каплю небосвод… Подобен солнцу лик ее лица, очерченного циркулем творца» и пр. и пр.

Восхищение женщиной доведено поистине до экстаза. Поэтическое описание традиционно, но в нем нет холодного риторизма, оно воспламенено чувством; в красоте человеческой расцветает красота мира во всей пышности и роскоши красок.

«Сказки Шахразады»

Среди великолепных памятников устного народного творчества «Сказки Шахразады» являются памятником самым монументальным.
М. Горький

Шахразада! Кто эта прелестная женщина Востока, которая сумела смягчить жестокое сердце царя Шахрияра, убивавшего каждое утро всех ночных своих наложниц? Дочь везира, добровольно пошедшая замуж за этого сурового и безжалостного человека, чтобы избавить других от неминуемой гибели. Она пошла на хитрость: каждую ночь рассказывала она царю увлекательную сказку, но не до конца, чтобы продолжить ее на следующую ночь и тем сохранить для себя еще один день жизни. Так длилась тысяча и одна ночь. Шахразада родила царю троих сыновей (великое счастье для отца!). И царь в конце концов воскликнул: «…я раскаялся в убиении чужих дочерей. Я увидел, что она благородна, чиста, целомудренна и непорочна, и Аллах наделил меня от нее тремя сыновьями. Да будет же хвала Аллаху за это великое благодеяние».

Мусульманин сурово относился к женщине. Она никогда не была равной мужчине. Это подчиненное ее положение всегда подчеркивалось в самом семейном домострое араба. Женщина создана для наслаждения мужчины. Коран специально оговаривает это: «Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими» (Сура 4).

Здесь, в этом обаятельном образе Шахразады авторы Сказок воздали должное арабской женщине, отдали ей дань уважения, одновременно они выразили свое представление о том, какой должна быть идеальная женщина — целомудренна, чиста, благородна и богобоязненна.

Однако в Сказках реальной женщине немало достается от авторов: ее лукавству, хитрости и особенно сластолюбию и супружеской неверности.

Собрание Сказок обширно. В последнем русском издании в переводах М. А. Салье они занимают восемь томов убористого текста — тысяча и одна сказка.

Они жили первоначально в устных пересказах на обширном пространстве Индии, Ирана, Египта.

Сборники этих сказок существовали, видимо, еще в прошлом тысячелетии. Упоминания о них прослеживаются еще в X столетии как о факте общеизвестном. Древнейшие их списки относятся к XI—XII векам. Некоторые из них, написанные буквами древнееврейского алфавита, хранятся у нас в Публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.

Европа узнала о Сказках в начале XVIII века, с 1704 года, со времени их издания на французском языке в переводах Галлана. Это издание имелось в библиотеке А. С. Пушкина.

Текст Сказок открывается торжественным восхвалением Аллаха. Величественно и патетично, подобно богослужению:
«Слава Аллаху, Господу миров! Привет и благословение господину посланных, господину и владыке нашему Мухаммеду! Аллах да благословит его и да приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до судного дня!»

Исламское вероучение в основе своей оптимистично и зовет верующих в Аллаха к наслаждениям и радостям мира. Не случайно авторы Сказок называют смерть «разрушительницей наслаждения».

Сказки полны юмора, веселого жизнелюбия. Подчас они грубоваты и даже скабрезны, в духе тех анекдотов и шуток, которые можно услышать на восточном базаре. В них царят полнейшая раскованность выражений и чувственность, но с той наивной естественностью и простодушием, которые избавляют их от порнографической непристойности.

Весь мир читает сейчас Сказки Шахразады. Некоторые из них нам известны по экранизациям («Багдадский вор» — американский фильм, «Седьмое путешествие Синдбада», сделанный там же, и «Волшебная лампа Аладина» — у нас).

Внимательный читатель найдет в Сказках приметы исторических эпох. В одной из сказок рассказывается о любви смуглого араба и христианки с белым лицом из Европы. Христианка с белым лицом, попав в плен к арабам, стала невольницей, но, полюбив купца-араба, приняла ислам, отказалась от мужа, рыцаря, и вышла замуж за смуглого араба, родив ему много детей. Сказка явно из времен крестовых походов.

В другой сказке рассказывается о девушке-христианке, полюбившей араба, вызволившей его из плена и перешедшей на сторону арабов. Патриотическая и религиозная тенденциозность авторов Сказок очевидна.

Немало в Сказках поучений, политических деклараций, в сущности повсеместных, приличествующих всем народам и всем временам: «Будь справедлив, правосуден, смиренен и исполняй веления Аллаха великого» — такое наставление дается царям (929-я ночь).

Иногда наш читательский взор останавливается на знакомых нам по другим источникам довольно невеселых сентенциях: «Есть три вещи лучше трех других: день смерти лучше дня рождения, живой пес лучше мертвого льва, и могила лучше бедности» (538-я ночь). Все это — из печального опыта человечества. Подобные сентенции интернациональны и, пожалуй, вневременны.

Найдем мы в Сказках мысли и о социальных проблемах, высказанные вскользь, мимоходом, что тоже интернационально и вневременно:

Все люди возникли из капли одной,
Другому я равен, и тот мне подобен,
Но все же меж нами различие есть,
Мы столь же различны, как вина и уксус.

Таковы размышления в стихах о вечных проблемах равенства и одновременно неравенства людей.

Строги и жестоки нравственные законы. Вот маленькая картинка из области нравов: «А если кто-нибудь сотворит с кем-нибудь блуд, каково бывает дело?..— Когда это бывает установлено, женщину изгоняют в город девушек, а если она понесла после блуда, ее оставляют, пока она не родит девочку, их изгоняют вместе, и девочку называют блудницей, и она остается девушкой, пока не умрет. А если новорожденный — мальчик, его берут к царю… и он его убивает» (945-я ночь).

Мы узнаем из Сказок, как обучали и воспитывали арабских детей.

Курс наук простолюдинов был, конечно, довольно узок, мальчики и девочки учились отдельно: «И мать стала обучать свою дочь, а отец обучал сына, пока дети не запомнили Коран и не научились письму, счету, наукам и вежеству от отца и от матери, так что не нуждались в учителе». Как видим, в круг наук входят: религия, ее нравственные основы, письмо и счет. Но вот что нас сейчас заставляет призадуматься — это наука «вежество» (964-я ночь). В современных наших школах этого нет. Что значит «вежество»? Наука жить с людьми, быть вежливым, тактичным в обхождении, уважать старших. Быть опрятным, неназойливым, не докучать людям ни грубой речью, ни обилием жестов, ни несносным панибратством. Тут же даются и примеры «вежества»: «Он проявил вежливость и пожелал присутствующим мира и призвал на них благословение» (538-я ночь). Потому в речи персонажей Сказок, в их обращениях к другим всегда слышится приятная нотка уважения: «И халиф подошел к нему и спросил: «О старец, каково твое ремесло?» И старец ответил: «О господин мой, я рыбак…» (19-я ночь) и т.д.

Ярко и возвышенно авторы Сказок прославляют восточные города — Багдад, Самарканд, Дамаск, Каир.

Путешественники говорят, что нет на земле города прекраснее, чем Каир с его Нилом. «Кто не видел Каира, не видел мира,— сказал мой отец. Его земля — золото, и его Нил — диво; женщины его — гурии, и дома в нем — дворцы, а воздух там ровный, и благоуханье его превосходит и смущает алоэ. Да и как не быть таким Каиру, когда Каир — это весь мир…» (28-я ночь).

Особой известностью пользуется та часть Сказок, которая посвящена описаниям семи путешествий Синдбада-морехода. Увлекательный мир чудес, диковинных стран, диковинных обычаев, приключения, несчастия и беды Синдбада и удачливость его, счастливые избавления от самых ужасных испытаний очаровывали средневекового слушателя или читателя.

Образ отважного купца, совершившего эти путешествия, взят, конечно, из жизни. Немало таких отчаянных людей пускалось на поиски неизведанных еще белых пятен Земли и в древние времена.

Случается, что промелькнет в Сказках реминисценция из далекой доисламской истории аравийского народа, эпохи становления ислама и борьбы его с идолопоклонством язычества: «Идолы — это камни, и не повредит мне их гнев, и не поможет мне их милость» (983-я ночь).

Сочен, красочен и философичен язык Сказок: «О обманщица, ты жаждешь его, как Иблис жаждал рая». (Иблис — сатана, падший ангел, и утрата им райского блаженства может быть в глазах чувственного араба уподоблена жажде женщины, ждущей своего возлюбленного.) Или другая фраза: «Успокой свою душу и прохлади глаза». Представляешь себе темпераментного, с горящими глазами, пылкого аравийца; или: «Он подобен ветви ивы, растущей на холме шафрана».

Сказки обычно лаконичны и, пожалуй, несколько скуповаты в изобразительных средствах. Все внимание рассказчика сосредоточивается на событийной стороне произведения. Не таковы «Сказки Шахразады». Они красочны и роскошны подобно дорогим коврам. В них и патетика, и лиризм, иногда гимн природе, счастью. Приведу довольно пространную выписку из текста произведения: «…носильщик положил свою ношу на скамейку, чтобы отдохнуть и подышать воздухом, и на него повеяло из ворот нежным ветерком и благоуханным запахом, и носильщик наслаждался этим, присев на край скамейки, и слышал из этого помещения звуки струн лютни, и голоса, приводившие в волнение, и декламацию разных стихов с ясным смыслом, и внимал пению птиц, которые перекликались и прославляли Аллаха великого разными голосами, на всевозможных языках, и были то горлинки, персидские соловьи, дрозды, обыкновенные соловьи, лесные голуби и певчие куропатки.

И носильщик удивился в душе и пришел в великий восторг… И он поднял взор к небу и воскликнул: «Слава тебе, о Господи, о Творец, о Промыслитель, Ты наделяешь кого хочешь без счета! О Боже, я прошу у Тебя прощения во всех грехах и раскаиваюсь перед Тобой в моих недостатках… Слава Тебе!.. Нет Господа, кроме Тебя! Как велик Твой сан, и как сильна Твоя власть, и как прекрасно Твое управление!»

«Сказки Шахразады» — поистине жемчужина арабской литературы.