Византийская живопись, с которой познакомились русские, сохраняла многие традиции античности. Они выражались и в канонах построения человеческой фигуры и в закономерности и ясности композиции, отражавших стремление к господству разумного, человеческого начала над стихиями природы.
Однако торжественные и суровые фигуры византийских святых, их строгие аскетические лица, впалые глаза — все это противоречило более жизнерадостным представлениям древних славян об окружающем их мире, поэтому наряду с искусством христианским, княжескоцерковным на Руси продолжало жить полуязыческое народное искусство. Вместе с тем в русской живописи очень рано начинается постепенная переработка и самой византийской традиции. С XI века можно уже говорить о проникновении в искусство русских образов, о выработке новых, не известных византийскому искусству средств художественной выразительности.
Самые ранние из дошедших до нас памятников монументальной живописи на Руси — небольшие фрагменты фресок из Десятинной церкви в Киеве (около 996), церкви, которая, по описаниям, богатством внутреннего убранства могла соперничать с Софийским собором. Даже по относительно хорошо сохранившемуся фрагменту, изображающему верхнюю часть лица неизвестного святого, трудно судить о характере фрески, а тем более о всей росписи в целом. Однако в нем ясно прослеживаются эллинистические традиции.
Более обширный материал для характеристики живописи сохранился начиная с 30-х годов XI века. Мозаики и фрески собора Софии в Киеве позволяют представить всю систему росписи культового здания (ил.1).
Самая светлая часть храма — алтарь и подкупольное пространство — украшена мозаичными изображениями; боковые, менее освещенные нефы, и хоры расписаны фресками. Роспись выполнялась, по-видимому, в несколько приемов. Мозаики, фрески центрального нефа, трансепта (поперечный неф) и хоров датируют 1043—1046 годами. Несколько позже, вероятно, в 60-х годах, были расписаны боковые нефы (корабли); фрески северной и южной лестничных башен относятся, по всей вероятности, уже к XII веку. Стенопись Софийского храма неоднократно поновлялась. После расчистки обнаружилось, что первоначальная красочная поверхность сильно пострадала. Во многих местах под слоями записей старая живопись не сохранилась. И все же даже в таком состоянии живописный ансамбль Софии Киевской поражает грандиозностью и единством замысла, здесь представлена вся средневековая вселенная.
Систему куполов, столбов, арок, на которых в строго иерархическом порядке расположены фигуры святых, торжественно венчает пронизанный светом центральный купол с полуфигурой Христа Вседержителя. Это — композиционный и смысловой центр храма. По сторонам Христа Пантократора (Вседержителя) располагались четыре крылатых архангела — его небесная стража (сохранилась, и то не полностью, только одна из фигур); ниже, в двенадцати простенках между окнами барабана, размещались изображенные в рост апостолы — глашатаи учения Христа (сохранилась только верхняя часть фигуры Павла). Под ним на четырех парусах, поддерживающих купол, были изображены сидящие евангелисты; полностью сохраился только Марк в зеленоватом хитоне и светло-фиолетовом плаще. На подкупольных арках (в медальонах) были представлены погрудные изображения «сорока мучеников севастийских» (из них сохранилось пятнадцать). На левой стороне столбов главной, восточной зоки отделенные друг от друга огромным продетом фигуры Богоматери и архангела Гавриила составляют сцену «Благовещения» — архангел возвещает Марии о грядущем рождении сына, будущего «спасителя мира».
Всю конху алтарной апсиды занимает фигура Богоматери Оранты (4,45 м) с поднятыми молитве руками. Это Богоматерь-заступница, из самых понятных и близких народному сознанию образов, позднее получивший русскоее наименование «Нерушимая стена». (Она ««детательствует перед Пантократором за грехи человеческие».) Царственное величие Богоматери подчеркивают монументальные мафория (покрывала), украшенного золотой каймой, вместе с мерцающим золотом фона образуют звучную красочную гамму. Фигура Богоматери несколько громоздка по пропорциям, однако благодаря особенностям техники мозаичной живописи она не производит впечатления тяжелой.
Разноцветные кусочки смальты (особого состава стекла), составляющие мозаику, различны по величине и форме. Зачастую они укреплены под некоторым углом по отношению к плоскости стены. Отражая падающий свет, смальта то слабо мерцает, то неожиданно вспыхивает яркими искрами. В золотые «камушки», из которых набран фон, вкраплены кое-где кусочки желтой или прозрачной, бесцветной смальты, и это придает всему фону особую мягкость и богатство оттенков. Мерцающий блеск мозаики смягчает резкость и определенность контуров. Благодаря этому синие и лиловые тона одежды, перемежающиеся с золотом световой моделировки складок, становятся как бы прозрачными. Фигура выглядит легкой, словно постепенно выступающей из тускло блестящей золотой среды. Вместе с тем расположение кусочков смальты и даже их размеры служат выявлению формы фигуры: то они уложены по кривой, подчеркивая округлость лица, руки или плеча, то опускаются вертикально вниз, подчеркивая строгие линии складок мафория.
Хорошо сохранилась мозаика, расположенная в верхней части стены апсиды и изображающая «Евхаристию» (ил. 2), то есть причащение Христом апостолов. Справа и слева они подходят к Христу, дважды изображенному в этой композиции, низко склоняясь и протягивая вперед руки. Повторяющийся ритм фигур, симметричное построение всей композиции создают впечатление строгого порядка и торжественности. Изображение «Евхаристии» связано с одним из главных церковных обрядов — с обрядом причастия, когда согласно учению церкви хлеб и вино чудесным образом претворяются в плоть и кровь Христа. Ниже «Евхаристии» простенок между окнами занимал фриз с фигурами архидьяконов и святителей (сохранился частично). Мозаика апсиды должна была в своеобразной, иносказательной форме воспроизводить церемонию богослужения, происходившую в храме. Этому отвечают и строгий ритм ярусной композиции, и ритуальный характер жестов апостолов, и торжественная неподвижность изображенных строго в фас фигур святителей.
Алтарная часть отделялась от центрального нефа лишь невысокой мраморной преградой, украшенной резьбой (фрагменты ее найдены при раскопках). В алтаре помещался митрополичий престол.
Вся система мозаичной росписи, от вершины купола до алтаря, воплощала идею связи церкви небесной с церковью земной; образ небесного владыки в куполе соотносился с образом владыки земного в алтаре. Все остальные части храма украшали фрески. Здесь были библейские и евангельские сцены и целый сонм.святых — весь христианский пантеон.
Облик святых в мозаиках Софии Киевской близок к канону, выработанному в византийской живописи: удлиненный овал лица, прямой длинный нос, миниатюрный рот с тонкой верхней и пухлой нижней губой, огромные, широко открытые глаза, строгое, часто суровое выражение. Тем не менее некоторые из них, и прежде всего святители в апсиде, производят впечатление почти портретных изображений.
Особенно поражает тонкое, изможденное лицо Иоанна Златоуста с впалыми щеками и огромным обнаженным лбом, словно иссушенное напряженной работой мысли. Рядом с ним — лицо Василия Великого с упрямой складкой губ и крупными характерными чертами. Оно передает образ человека, менее утонченного, но зато более сильного, более способного к действию.
Среди фресок, украшающих боковые, более темные части храма, можно отметить изображения, которые позволяют предполагать участие в их создании русских мастеров, людей другого, чем византийцы, психического склада, выражавших в искусстве другие идеалы. В этих фресках в ряде случаев греческие типы заменены уже русскими (ил. 4).
Роспись Софии Киевской включает и портретные изображения. В центральном нефе собора на южной стороне представлены четыре дочери князя Ярослава. Напротив этой фрески, на северной стене, были изображены сыновья князя (от этой фрески сохранился только фрагмент с двумя детскими фигурами). Изображения самого Ярослава и его жены не сохранились; они были расположены на западной стене в позах предстояния Христу; предполагается, что князь Ярослав держал в руках модель возведенного им храма. Существует также предположение, что князь и княгиня были изображены на северной и южной стенах, соответственно во главе группы сыновей и дочерей.
На фресках, покрывающих стены лестничных башен, показаны эпизоды придворной жизни: сцены на царьградском ипподроме и цирковые представления, состязания, охота. Росписи, по-видимому, повторяют аналогичные византийские, но в них, несомненно, отразились и некоторые черты русского княжеского быта. На это указывают изображения животных, неизвестных Византии, русские приемы охоты. Фигуры охотников и животных отмечены большой экспрессией. В росписях лестничных башен, помимо сюжетных композиций, есть и чисто декоративные или, может быть, геральдические мотивы: фигуры зверей заключены в круглые медальоны. Светский характер этих фресок связан с самим назначением башен — лестницы вели на хоры, с которых отделенные от толпы молящихся слушали церковную службу »няжеская семья и приближенные; хоры представляли собой как бы часть дворцового помещения, а часто служили и местом приема гостей.
Орнамент в интерьере Софийского собора занимал около половины всего декора. В апсиде широкие мозаичные полосы отделяли один ярус живописи от другого. Орнаментальные росписи богато украшали столбы и арки боковых нефов и хоров, орнаментальной мозаикой из красных, синих и желтых квадратов и треугольников были выложены полы; на корах, в пролетах между опорными столбами было вставлено одиннадцать шиферных плит, украшенных орнаментальной резьбой.
Мозаики собора Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве относятся к 1112 году (в настоящее время хранятся в верхних помещениях Софийского собора и в ГТГ).
Общая система убранства интерьера собора была, очевидно, близкой к софийской, но характер изображений несколько иной. Так, в сцене «Евхаристии» (ил. 8) в фигурах нет тяжеловесности, свойственной софийским мозаикам. Апостолы выше, стройнее, их движения свободнее, овал лиц более удлиненный, глаза меньше, взгляд спокойнее, он лишен того почти магического напряжения, которое излучают огромные, словно распахнутые глаза софийских мозаик.
Святой Дмитрий Солунский на мозаике Михайловского Злотоверхого монастыря (ил. 10) представлен в рост в виде молодого воина с мечом. Великолепие одежд в сочетании с властной позой придают этому образу святого сходство со смелым и энергичным киевским князем-воином.
В искусстве великокняжеского Киева большую роль, по-видимому, играли светские мотивы. Правда, от собственно светского искусства сохранилось немногое. Некоторое представление об убранстве хором киевских князей дают дошедшие в устной фольклорной традиции описания палат князя Владимира, отчасти — фресковые росписи лестничных башен Софийского собора. Но отголоски этого светского искусства проникали и в искусство церковное. Постоянно встречается в нем образ князя — то непосредственно, в виде портретного изображения, как в киевских фресках, то в иносказательной форме, в виде святого — патрона князя. Своеобразной поэтической метафорой, создающей представление об идеальном образе князя — храброго воина и властного повелителя, была и упомянутая мозаика, изображающая Дмитрия Солунского.
Княжеские портреты известны не только по фрескам, но и по миниатюрам XI века. На одном из листов так называемого Изборника Святослава (1073, ГИМ) есть изображение великокняжеской семьи; портретом князя Ярополка с семьей украшена Трирская псалтирь (1078—1087).
В киевских храмах, несомненно, было много икон. Наряду с византийскими иконописцами в Киеве работали и русские мастера. Дошло имя одного из них — Алимпия (конец XI века), который, по свидетельству современников, «добро извык хитрости церковной, иконы писать хитр бе зело».
Из икон этого периода сохранилась «Владимирская Богоматерь» (ГТГ, ил.12), вывезенная в Киев из Константинополя в начале XII века. Икона эта представляет собой одно из замечательнейших произведений византийского искусства. От первоначальной, очень тонкой по выполнению древней живописи остались только лица Марии и младенца (все остальное переписано в XV—XVI веках). Богоматерь держит младенца на руках и, наклонившись, прижимается к нему щекой. Эта схема, ставшая на Руси традиционной, получила название «Умиление». В лице Марии, в ее больших печальных глазах, смотрящих на зрителя, в скорбно сдвинутых бровях воплощены большая нравственная сила и человечность. Не случайно именно эта икона стала одной из самых прославленных в Древней Руси. В середине XII века князь Андрей Боголюбский вывез икону из Вышгорода (под Киевом) во Владимир, почему она и получила название «Владимирская». Позднее, когда Москва стала центром Русского государства, икону торжественно перенесли в новую столицу.
По заказу киевских князей и их приближенных создавались богато украшенные миниатюрами рукописные книги.
Первое место среди дошедших до нас занимает Остромирово евангелие (1056—1057, ГПБ), написанное дьяконом Григорием по заказу Остромира, приближенного князя Изяслава.
Миниатюры Евангелия, изображающие евангелистов Иоанна, Луку и Марка, стилистически несколько отличаются друг от друга. Особенно интересна миниатюра, представляющая евангелиста Луку. Изображение имеет плоскостный характер, краски наложены плотным слоем, яркими лаконичными пятнами. Контуры фигуры и рисунок складок прочерчены золотыми линиями, как бы воспроизводящими технику перегородчатой змали. Розовое лицо евангелиста, на котором отчетливо выделяются белки глаз, а также зеленый хитон и пурпурно-коричневый гиматий — широкий плащ — очень близки к обычной гамме эмалевых иконок. Изображение дано в золотой рамке, украшенной орнаментом а виде зигзагообразной линии в сочетании с цветком, заключенным в круг. Подобный мотив был одним из наиболее распространенных в ювелирном искусстве древнего Киева. Сходство с драгоценным ювелирным изделием придают рукописи и многочисленные заставкч и заглавные буквы, вкрапленные в текст. В них наряду с обычным узором в виде цветка в круге иногда прорывается безудержная фантастика растительных мотивов, неожиданно переходящих в изображение человеческого лица или странно напоминающих какие-то звериные формы. Возможно, здесь сказались отголоски языческих представлений, еще долго сохранявшихся в древнерусском прикладком искусстве и проникших оттуда в эту великолепную тридворную рукопись.
Обильно украшен орнаментом «Изборник Святослава, скопированный дьяконом Иоанном: болгарского оригинала X века. В некоторых заставках этой рукописи условно изображен византийский храм, в центре которого в обрамлении полуциркульной арки помещена группа святых. Весь силуэт храма расчерчен на полукруги и четырехугольники, как бы воспроизводящие архитектурные членения, сплошь затянутые орнаментальным узором. Вокруг храма симметрично размещены живо трактованные фигуры птиц. Этот тип нарядной заставки чрезвычайно характерен для вкусов столичного Киева.
Византийская традиция играла значительную роль в древнерусском искусстве, но под влиянием русской действительности в произведениях византийских мастеров, работавших в Киеве, появляются местные черты. Русские мастера вносят в изобразительное искусство свои вкусы и представления, обогащая его славянскими орнаментальными мотивами и поэтическими образами славянской мифологии.
В новгородской живописи этой поры большую роль сыграли киевские традиции. Так, система росписи новгородского Софийского собора, судя по письменным источникам, повторяла роспись Софии Киевской. Однако по характеру живописи даже самые ранние из сохранившихся фресок значительно отличались от киевских. И прежде всего — необычная по манере и до сих пор остающаяся спорной по датировке роспись, изображающая святых Константина и Елену; возможно, она относится ко второй половине XI века, то есть была сделана сразу же по окончании строительства собора. Фигуры написаны очень плоскостно, с сильно акцентированной изысканной линией контура и легкой подцветкой голубым и розовым, с отчетливо очерченными пятнами румянца на щеках. Роспись выполнена по сухой штукатурке. Исчезнувшая теперь надпись «Олёна» рядом с изображением Елены позволяет предположить, что фреска написана русским художником. Остальные из сохранившихся росписей относятся к XII веку — это фигуры пророков в простенках между окнами барабана (1108). Пропорции фигур, объемная трактовка лиц, их строгие очертания свидетельствуют о живучести киевской традиции, но в позах уже чувствуется некоторая застылость. Одежда изображена плоско, богатые светотеневые нюансы в моделировке складок заменены резкими темными линиями, жестко ломающимися на сгибах. Фрески снабжены русскими надписями и, по всей вероятности, исполнены русскими мастерами.
От росписи Мартириевской паперти Софийского собора в Новгороде сохранился расположенный ниже уровня теперешнего пола фрагмент с изображением центральной и левой частей поясного «Деисуса» (тип изображения, пришедший из Византии и представляющий собой Христа с предстоящими справа и слева от него Богоматерью и Иоанном Предтечей), а также кусок штукатурки с изображением трех, по-видимому, портретных голов. Однако эти росписи датируются, по всей вероятности уже концом XII столетия.
К киевским традициям восходит очень тонкое и выразительное изображение жены Иова — фрагмент росписи Никольского собора на Ярославовом дворище (начало XII века).
К самому началу XII века относится замечательный памятник новгородской миниатюры — Мстиславово евангелие (1103—1117, ГИМ, ил. 11), писанное в Новгороде Алексой, сыном попа Лазаря для новгородского князя Мстислава. Миниатюры, на которых представлены четыре евангелиста, воспроизводят в основных чертах соответствующие изображения Остромирова евангелия. Несомненно, новгородский мастер имел его перед глазами в качестве образца. Однако несмотря на иконографическую близость к киевскому образцу (созданному на несколько десятилетий раньше), в миниатюрах Мстиславова евангелия все же с достаточной ясностью уже проступают черты местной новгородской школы: мастер дал как бы более упрощенный и свободный (как в цвете, так и в рисунке) и в то же время более выразительный вариант. В частности, он изменил пропорции фигур, сделал их более коренастыми и приземистыми; изобразил евангелистов большеголовыми.